Трубников вышел из офиса, сел в автомобиль и завел двигатель. Но душе было настолько скверно, что, казалось, он никогда не дождется, когда прогреется эта чертова колымага. На улице мело и завывало. Нужно было выйти из салона и смахнуть со стекол снег, но снаружи было настолько промозгло, что не хотелось шевелиться. К тому же на душе скребли кошки.
Семь лет назад, в ноябре девяносто третьего года, Трубников зарекся больше никогда не иметь дела с этим подонком Колесниковым. Вся история их дружбы — это череда подлостей Димана по отношению к нему, его первейшему другу. А первейший друг мог пойти за него в огонь и в воду. И шел.
Трубников зябко сунул руки в карманы и наткнулся на сотовый телефон. Пришлось извлечь его и набрать номер, который только что продиктовала жена. Долго никто не отвечал, наконец на том конце оборвались короткие гудки, но молчали.
— Алло! — буркнул Трубников, так и не дождавшись голоса хозяина. — Алло! Извините, это квартира Колесникова?
— Женька! — раздался в трубке Димкин голос. — Это ты? Ушам не верю.
— Привет, Диман! Ты что, болеешь? Голос у тебя какой-то не такой. Это не ты, случайно, сейчас звонил в службу доверия?
— Откуда ты знаешь? — вяло изумился Колесников.
— Значит, все-таки ты? Рассказывай, в чем дело!
Диман долго молчал, затем в трубке внезапно раздался всхлип. Трубников дернулся. Чтобы Колесников когда-нибудь плакал, всегда живой, всегда веселый, с кучей невероятных прожектов и авантюр в кудрявой башке — такого не было. Рассказать кому — не поверят.
— Диман, ты че? Ты датый, что ли?
— Прости меня, Женек! Я подло жил и умираю как собака, в одиночестве. Но, слава Богу, что ты позвонил. Я счастлив, что перед концом мне дали возможность извиниться перед тобой за все мои подлости, которые я совершил… Теперь мне будет не так тяжело уходить.
— Диман, ты че? Ты где так нажрался? И куда ты собрался на ночь глядя?
Это тоже не лезло ни в какие ворота. Чтобы наглый, напористый и всегда уверенный в себе Колесников извинялся — да ни за что на свете! Ему легче удавиться, чем признать свою вину. Но если говорит, что подыхает как собака, значит, действительно со страшного бодуна.
— Диман, что случилось? Говори, не темни! А иначе сейчас подъеду и начищу пятак.
— Поздно, брат! — судорожно всхлипнул Колесников. — Я уже вскрыл вены… Так хорошо. Все куда-то плывет. А ты со мной базаришь…
— Что? — взревел Трубников. — Ты серьезно вскрыл вены? Без трепа? Идиот! Ты что, обкурился? Говори, обе руки порезал? Не молчи, Диман!
— Не… только одну, — неохотно отозвался Колесников. — Я хотел и другую руку вскрыть, но на левой — перерезал сухожилия. И теперь левая рука не действует…
— Дима, срочно диктуй адрес. Срочно, я сказал! Ты меня слышишь?
— Женек, ты меня хочешь спасти? — простонал Колесников и снова заплакал. — Женек, спаси! Один я не выкарабкаюсь.
— Диктуй адрес!
— Я живу на Ленинском проспекте, дом девяносто пять…
Колесников скороговоркой пробормотал номер квартиры и сокрушенно вздохнул.
— Код? Код подъезда, быстро!
— А, код? — невесело рассмеялся Колесников и продиктовал код.
— Теперь вот что сделай: скорее затяни руку чуть ниже локтя любой веревкой, электрическим проводом, шнурком от ботинка — чем угодно, что попадется под руку, и открой входную дверь. Немедленно! Понял?
— Ты правда приедешь? Не обманешь?
— Уже еду!
Трубников рванул с места и погнал на полной скорости в сторону Ленинского проспекта, игнорируя светофоры и автоинспекцию. На ходу он позвонил в «скорую помощь» и продиктовал адрес Колесникова. К сообщению реаниматоры отнеслись весьма недоверчиво, долго выспрашивали данные звонившего, источник информации, интересовались, кем звонивший приходится потерпевшему по родственной линии.
