— Ну и что?
— Разве там безработицы нету, что она другого не сможет найти?
— Там безработицы нету, — во Флориде, — убежденно сказал мальчик. — Там всё не так, как в других местах. Мы там о таких вещах и не слыхали.
— А когда я в Тампе был, там много ребят сидело на берегу. Я хорошо помню.
— Так это в порту, а не на фермах, — объяснил Томми. — А на фермах всегда работы сколько хочешь. Не веришь?
Майк промолчал. Потом он повернулся к своей трубе.
— Ну, давай спать.
Конец зимы был суров. Снега больше не выпадало, но на небо до самого горизонта надвинулась плотная серая пелена.
Особенно тяжелыми были дни в начале марта. Не переставая хлестал крупный дождь.
На помойке из развороченных куч мусора сочилась густая вонючая жижа. Под ногами хлюпала вода. Люди тяжело переступали в разбухших, насквозь промокших ботинках. Одежда прилипала к телу. Рабочие дрожали на сквозном ветру, стоя у транспортеров.
Мальчишке было хуже всех. Приступы кашля, участившиеся за последние дни, то и дело схватывали его. Он непрерывно трясся, выхватывая из плывущей перед ним массы ржавые болты, дверные скобы и другой металлический мусор.
Однажды во время обеденного перерыва они с матросом сели в кабину грузовика.
Майк мрачно поглядывал на серое низкое небо и бесконечные, протянувшиеся чуть ли не до горизонта, горы мусора. В плотных тучах не видно было никакого просвета. Казалось, ни солнце, ни синее небо вообще не существуют.
Томми никак не мог согреться. Он обхватил руками острые коленки. Зубы у него щелкали. Он напрасно пытался справиться с дрожью.
— Лучше бы ты шел домой, — сказал матрос. — А то тебе совсем погано станет… Или пойди в закусочную, там погреешься.
Томми покачал головой. У них теперь сменился старший рабочий, и тот, который заступил на это место, уже несколько раз косо поглядывал на мальчишку. В городе было сколько угодно взрослых, которые с радостью заменили бы его на транспортере.
— Нельзя, — ответил он, не переставая трястись. — Меняй так уже хотят выгнать. — Он посмотрел тоскливо па серое, безнадежное небо. — А у нас сейчас самая весна начинается. С моря дует теплый ветер. Можно лежать на песке и загорать.
Дождь, не переставая, лил весь день. Работать было невыносимо трудно. Грузовики застревали в грязи, и рабочим приходилось толкать их и подкладывать под колеса доски. Матрос сбился с ног. Он то кидал мусор лопатой, то, согнувшись и увязая в грязи, подталкивал застрявшие машины.
Вечером у них обоих не хватило сил идти через весь город пешком Они добрались до Латинского квартала трамваем.
На трубах их ожидала неприятность.
Сильный косой дождь хлестал в стену, возле которой проходили трубы. По стене бежали холодные струи воды. Трубы были мокрые.
Томми и Майк надеялись просушить одежду и согреться. Теперь на это нельзя было рассчитывать.
— Пойдем в ночлежку, — предложил матрос. — Жалко денег, но ничего не поделаешь.
Томми, который знал город, как свои пять пальцев, повел товарища в ближайший ночлежный дом. Однако попасть туда не удалось.
В переулке возле дома, чуть освещенная тусклым светом электрического фонаря, стояла плотная молчаливая толпа.
Томми окинул ее взглядом и безапелляционно сказал матросу:
— Ничего не выйдет. Здесь всего в доме триста мест, а на улице человек пятьсот. Они начнут пускать в одиннадцать часов, но нам всё равно не попасть.
— А куда-нибудь в другой дом?
— Везде то же самое. Сегодня всякий последние деньги истратит, лишь бы переночевать в тепле.
Матрос знал, что сам он в давке сумеет пробиться к дверям, когда начнут пускать. Но протащить с собой Томми ему не удалось бы. Мальчика в толпе могли помять.
Они пошли обратно.
На темных улицах почти не было прохожих. Разбрызгивая воду и переваливаясь па ухабах, изредка проезжал случайный автомобиль.
— А у нас во Флориде, — говорил Томми, — под любым деревом можно ночевать. И никогда не замерзнешь. А если дождь, каждый к себе в амбар пустит.
Матрос вздыхал. Он уже заметил, что чем холоднее, мрачнее и тяжелее было мальчишке здесь, тем теплее и радостнее было на ферме, которая не выходила у Томми из головы.
Часть ночи они просидели в закусочной, где знакомый буфетчик разрешил им подремать за столиком, и к утру вернулись на трубы.
