Я выхожу из своего убежища. Пока женщина меня не замечает, но она напрягается и начинает вглядываться в темноту. Через секунду она замечает меня и ее глаза округляются. Она протягивает ко мне руки и спускается по лестнице вниз на дорожку.
— Ты… — произносит она. Я таю дыхание в ожидании ее продолжения слов. Но она молчит. И вновь становится отрешенной. — Простите, вы что-то хотели? Вы заблудились? К кому вы приехали?
— Я…
— Просто, видно, что вы не из этих мест. Вы из центра или из торгового района? Вы же знаете, что нельзя находится в это время на улице, — качает головой она; ее глаза глядят на меня, по-отечески, осуждающе. — Так к кому вы?
— Простите, — лепечу я. — я ищу тех, кто жил здесь, — указываю я на ее дом. Женщина глядит на меня и не понимает. — Моя мама… она жила здесь.
Проходит минута прежде, чем оттаивает и спрашивает меня женщина:
— А как звать вашу мать? — в ее голосе слышится надежда на чудо.
— Звали, — поправляю я ее. Она дергается, словно через нее проходит ток. — Вивиан. Ее звали Вивиан. Я ее дочь — Надежда.
Я замираю. Ожидание.
Женщина утирает слезы, она не верит своим глазам. Теперь она подходит ко мне вплотную и касается моего лица, вглядываясь.
— Ты… ты так похожа на нее! — улыбается она сквозь слезы. Я тоже плачу; не могу сдержаться. — Идем! — спохватывается вдруг моя бабушка (я уже уверена в этом) и тащит меня в дом. Ее рука цепко держит меня за запястье. Она сильная, несмотря на возраст и те печали, что свалились на ее плечи. — Тебе нельзя здесь быть. Кто-то может увидеть! — мы синхронно оглядываемся по сторонам и входим в дом.
Я внутри дома моей мамы. Улыбка шире и шире. Я закрываю глаза и с чувством вдыхаю воздух, который царит здесь, стараясь запомнить его навсегда. Он пахнет выпечкой, лавандой и немного затхлостью.
— Что с тобой? — испуганно спрашивает меня бабушка. Она дергает меня за руку. — Тебе плохо?!
— Нет, все хорошо. Я просто… хочу запомнить все это.
— Ты знаешь кто я? — берет мои руки в свои она.
— Да. Вы — моя бабушка.
Она кивает мне.
— Я так рада видеть тебя, моя девочка! — обнимает она меня. Я обнимаю ее в ответ. Вначале робко, но потом смелее. — Так рада! Я так скучала по моей Виви… так скучала. А тебя я и видела всего лишь пару минут после твоего рождения. И все. Малышка, ты такая взрослая. Дай мне посмотреть на тебя во всей красе! — просит она меня и отходит на пару шагов. Я теряюсь. — Красавица! — делает свой вывод она. Я выдыхаю, словно это самое важное, что я должна была услышать.
— Вы видели меня?
— Да, да!
Мы проходим в комнату, где стоит огромный диван и телевизор. Бабушка усаживается и усаживает меня. Мои руки она не выпускает.
— Расскажи мне, как ты жила все эти годы? Где вы жили? Я так скучала по тебе, дорогая!
— М-м-м… — я не знаю, что говорить. То, что нельзя говорить наше убежище с отцом — это факт, но мне от этого не лучше. — хорошо жила. Мы с отцом жили очень хорошо.
— А где, ты мне не скажешь же верно, — улыбается мне она. Я смущена. — Верно, — отвечает сама себе моя бабушка. — ты будешь защищать отца до самого последнего. Так же как и делала твоя мать.
— Отец тоже защищал ее до последнего.
— Папина дочка? — смеется, утирая слезы, бабушка.
— Извините.
— С чего вдруг? Не извиняйся. И не говори мне «вы». Я твоя бабушка. Назовешь меня так?
— Да, — шепотом произношу я. Мое дыхание сбивается. — бабушка.
Я произнесла это. Теперь, моя семья уже не состоит из двух: меня и отца. Теперь, есть и бабушка.
— Отлично. Я так рада видеть тебя.
— Я боялась, что вы не захотите видеть меня.
— Ну что ты, дорогая! — гладит она меня по щеке. — Ты такая худенькая. В тебе лишь кожа и мышцы.
Я разглядываю бабушку, ища черты лица моей матери. Она делает тоже самое.
— А… где ваши дядя Оливер и тетя Ванесса? — вглядываюсь я внутрь дома. Дом отвечает мне тишиной.
— А они не живут здесь.
— Да? — я немного разочарована. — Жаль.
— Да, жаль. Просто, Оливер живет с семьей на другом конце улице, а Несс… она в центре.
— В центре?
Я мало знаю об устройстве гетто, но в курсе того, что центр — это место для привилегированных. Избранные. В центре же находится и здание управления с мэром во главе.
