Воцарилось молчание, во время которого между нами установилось что-то вроде мира. В конце концов я кашлянул и сказал:
– Пойдем посидим на веранде. Я хочу побыть в роли Дерека и кое-что тебе рассказать.
– Да, сэр. – Он вскочил на ноги, по-прежнему беспокоясь о том, чтобы соблюдать правила вежливости.
Я жестом предложил ему открыть двойные двери.
Большая и все более редкая удача – день был прохладным. Несколько лет назад я велел установить дюралюминиевые тенты для защиты от солнца. Сам того не осознавая – как теперь я понял, – я приспосабливался к нарастающей экологической катастрофе.
Я похлопал по сиденью рядом с собой:
– Я познакомился с Дереком – то есть с мистером Кэрром, – когда был примерно в твоем возрасте.
– Вы взяли его на военную службу. Он мне рассказывал.
– Сначала как кадета. Я не мог сразу сделать его гардемарином.
– Мой отец думал, что это было глупой идеей. Он говорил мистеру Кэрру… О, простите! – Майкл вскочил со стула. – Сэр, я не это имел в виду!
Похоже, воспитание зашло слишком далеко.
– Сядь. – Я подождал, пока он подчинится. – Я скажу Арлине, что ты переходишь под мою ответственность, кроме тех случаев, когда будешь вызывать ее недовольство. А остальным я займусь сам.
– Я чувствую себя болваном. – Он потупил взор и смотрел на свои ботинки. – Все время был таким осторожным, старался взвешивать каждое слово.
– Ты не должен так меня бояться. Или Арлины, если на то пошло. Я не буду обращать внимание на мелкие промахи. А теперь иди и переоденься, ты пропотел насквозь. А потом я расскажу тебе о твоем отце и мистере Кэрре.
Три дня прошли относительно спокойно. Насколько я мог знать, Ансельм больше не притрагивался к моему виски. Он помогал мне в делах, а когда был свободен, занимался с Бевином. То, что кадет находился за пределами Академии, не освобождало его от учебы. Равно как и от физических упражнений. Иногда я по утрам делал перерывы в работе и выкатывался в кресле во двор, где гардемарин руководил тренировками двух молодых людей.
Бевин занимался не жалуясь, чего и следовало ожидать – кадетам в Академии спуску не дают. Я с тоской вспоминал свои юные годы, когда во время учебы мое тело быстро становилось гибче и сильнее, а параллельно росли гордость и уверенность в себе.
Майкл был совсем другим. Хоть он и обладал крепким сложением, но ненавидел физические упражнения со страстью, которую отчасти пробудил в нем Ансельм. Майкл решил испытать меня. Я был твердо настроен ничего ему не рассказывать, пока он этого не заработает своими занятиями. Узнав это, он разразился проклятиями, и мальчика оставили на целый день взаперти в его комнате. В следующий раз я решил быть с ним пожестче.
На следующее утро он присоединился к Бевину с Ансельмом и занимался с ними полных два часа. Я от души его похвалил и вскоре уже рассказывал ему о своей молодости.
В конце недели я начал готовиться к поездке. Для такого большого дела я нуждался в поддержке моих помощников, и гонцы сновали между Вашингтоном и Ротондой, не зная отдыха.
Мы собирались не позднее чем через два дня обнародовать на сессии Ассамблеи свои предложения по экологии. Мне предстояло погрузиться в водоворот интервью и выступлений. Я старался договориться с представителями местных властей, чтобы во время моих речей они стояли рядом на трибуне. Между тем, чем больше людей было посвящено в наши секреты – тем больше расходилось слухов. Я изо всех сил старался, чтобы Чисно Валера оставался в неведении, будучи уверен, что он тут же раструбит о коренном изменении моей политики, если только это будет ему выгодно.
Учитывая все это, я никому, кроме Джеренса Бранстэда, не показывал текст своей будущей речи, которую написал сам. Ни один из моих помощников, даже Карен Варне, не получил возможности ее увидеть.
Наконец пришло время собираться. Пройдет много дней, прежде чем я вернусь домой. Майкл, весь в нетерпении, собрал свои вещи и помогал мне с моими. Он заметно пал духом, когда узнал, что Арлина отправляется вместе с нами, но прилагал героические усилия, чтобы держать себя в руках, несомненно, боясь, что я ей обо всем расскажу.
