– У Верочки нашей
тоже бурлит. И не меньше, чем у Надьки. Но Верочка пробивает себе дорогу в
современной жизни, утверждается в бизнесе, стремится окружить себя достойными
людьми, отвечающими ее уму, образованию, уровню культуры, положению в обществе,
наконец. Вот это мне понятно. А когда с блестящим образованием, знанием
нескольких иностранных языков, стажировкой в Штатах, состоятельными родителями
– и в дремучий монастырь, к малограмотным бабушкам-старушкам, то я отказываюсь
понять логику такого «бурления». Хоть режь меня на куски, хоть стреляй, хоть
вешай – решительно не понимаю.
За столом снова
воцарилась тишина.
– Ты бы поговорила
с ней по душам, – Павел Степанович опять насупился. – Может, тебе объяснит, раз
мне не хочет. В монастырь… С ума сойти можно! Родная дочь Павла Смагина, без
пяти минут мэра – монашка. Страшный сон! Фильм ужасов! Хичкок[1]
отдыхает!
– Да говорила уже,
и не раз, – чуть слышно ответила Любовь Петровна, тоже опустив голову. –
Вернее, пыталась поговорить, что-то понять, ведь все эти ее желания для меня тоже…
Она пожала плечами.
– Самое лучшее, как
мне кажется – набраться терпения и подождать. Ведь этот самый монастырь, куда
она рвется, где живет эта… как ее… матушка Адриана, он не за тридевять земель.
Пусть похлебает их щей после нашего стола, померзнет, посидит без света и
тепла, уюта, комфорта. Посмотрим, надолго ли хватит ее желания стать монашкой.
Просто нужно набраться терпения и подождать. А ломать через колено, подчинять
своей воле – не тот уже у них, Пашенька, возраст. Кабы чего дурного тогда не
вышло. Назло тебе и мне.
– Подождать… У меня
выборы на носу, все брошено для победы, а ты: «Подождать». Не получится,
Любочка, подождать. Никак не получится. Я ведь не сам. Со мной, как ты
говоришь, команда, а за командой – большие люди, очень большие. Большие деньги.
Я не имею права на проигрыш. И не в моем характере проигрывать, сама знаешь.
Тем более, когда речь идет о выборах мэра, а не игре на теннисном корте, где я
люблю помахать вместе со своими толстопузыми друзьями ракеткой. Это тебе не
старые советские времена, когда мы дружным строем шагали на избирательные
участки и так же единодушно голосовали за тех, кого нам приказали любить. Нет,
голубушка. Сегодня все решают политические технологии, политическая хитрость,
где любая мелочь может развалить все планы. И представь теперь, что в руки
оппонентов и всех, кто их обслуживает – писак, журналюг, репортеров, сайтов –
попадает факт, что родная дочь нефтяного олигарха, будущего мэра Павла Смагина
решила скрыться от отца, матери и всего белого света в келье, среди каких-то
полоумных, безграмотных старух, которые не знают ничего, кроме своего
бормотанья и заунывного вытья. Это, Любочка, будет настоящая находка для моих
противников. Те даже не станут вникать, что, зачем и почему, а такую истерику
закатят, так на смех поднимут, что мне тогда не в мэры, а самому без оглядки в
монастырь бежать. Представить страшно! Там ведь тоже не лохи, не наивные
хлопчики сидят, а свои спецы, которые следят за каждым моим шагом: а ну
споткнусь, а ну оступлюсь, не туда шагну. И не только за мной: за девочками
нашими тоже. Их успех – мой успех. Их ошибка – мой провал. И вот на ближайшей
пресс-конференции или в прямом телеэфире на политических дебатах кто-то задает
мне вопрос: «Господин Смагин, это правда, что одна из ваших дочерей решила
податься в монастырь? Неужто замаливать грехи? Чьи, позвольте спросить? Может,
ваши, о чем так много пишут и говорят?». Что тогда? Петлю на шею от позора? Или
пулю в лоб?
– Паша, зачем ты
так сгущаешь краски? Зачем все драматизируешь? – состояние Павла Степановича
начинало передаваться его жене. – Даже если и так: в монастырь. Шли же раньше
туда люди, и никто не делал из этого никакой трагедии. Помнится, моя покойная бабушка
– она верующей была – рассказывала, что в нашем роду тоже кто-то из монахов
был. Или монашек.
– Ну и что ты
хочешь этим сказать? – Смагин усмехнулся, исподлобья взглянув на жену. – Зов
далеких предков проснулся? Что еще за глупость? А почему же в таком случае ты сама,
голубушка сизокрылая, не подалась в монашки, а пошла за мной?
