Даже наркому Генриху Ягоде это показалось крайностью, способной «дать пищу для зарубежной клеветнической кампании в прессе». Он считал необходимым арестовывать тех, «на кого имеются материалы о контрреволюционной работе», и ссылать только семьи ранее расстрелянных. Но именно Заковского поддержали Сталин и 1-й секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Жданов.
Операция «Бывшие люди» заняла месяц: с 28 февраля по 27 марта 1935 года. Главными источниками информации для чекистов стали доносы соседей, мечтавших получить жилплощадь «бывших», и адресные книги, изданные до 1917 года: старые петербуржцы жили обычно в одной из комнат своей бывшей квартиры. За месяц из Ленинграда выслали 39 тысяч, 4393 человека расстреляли, 299 отправили в лагерь. Почти 70 % из репрессированных — старше 50 лет. Зато освободилось 9950 квартир и комнат.
Режиссер Любовь Шапорина записывала в дневнике: «В несчастном Ленинграде стон стоит, и были бы еще целы колокола, слышен был бы похоронный звон. Эти высылки для большинства — смерть. Высылаются дети, 75-летние старики и старухи. Ссылают в Тургай, Вилюйск, Атбаксар, Кокчетав, куда-то, где надо 150 верст ехать на верблюдах, где ездят на собаках».
Кого-то в последний момент спасли высокие покровители. Особенно помогал академик Иван Павлов. В восьми письмах к главе советского правительства Вячеславу Молотову он сумел добиться возвращения в Ленинград нескольких уже высланных семей: «Ручаюсь моею головою, которая чего-нибудь да стоит, что масса людей честных, полезно работающих, сколько позволяют их силы, часто минимальные, вполне примирившиеся с их всевозможными лишениями без малейшего основания (да, да, я это утверждаю) караются беспощадно, не взирая ни на что как явные и опасные враги Правительства, теперешнего государственного строя и родины».
Судьба подавляющего большинства без вины виноватых бывших дворян ужасна. Работы по специальности в маленьких казахских и сибирских городках не найти. Дети и старики быстро умирали от голода и отсутствия медицинской помощи. В 1937 году большинство доживших «глав семей» расстреляли.
Ленинград лишился сотен специалистов, высококультурных, как правило, блестяще знавших иностранные языки. Особенно много потерь понесли Эрмитаж и другие музеи, Академия наук (ее в 1934 году перевели в Москву), Университет, Публичная библиотека, издательства, театры, школы. На рубеже 1920–1930-х в опале оказались и те интеллигенты, кто не преуспевал при старом режиме. Закрыт Государственный институт художественной культуры (ГИНХУК), а потом и Ленинградский институт философии, лингвистики и истории (ЛИФЛИ). В ссылке оказались обэриуты — Даниил Хармс и Александр Введенский. Под запретом художественный авангард — Казимир Малевич, Павел Филонов и их ученики.
Чистки и запреты коснулись не только тех, кто принял большевизм как данность, но и тех, кто сотрудничал с новой властью не на страх, а на совесть. До 1926 года партийную организацию города возглавлял Георгий Зиновьев, после его опалы все партийцы, в том числе и активные участники Октября, герои Гражданской войны оказались под подозрением.
Когда потерпевшего поражение в аппаратной борьбе Зиновьева сняли из Ленинграда и выслали из города, новому местному вождю — Кирову — пришлось иметь дело с партийной организацией, которая еще недавно единодушно выступала против «генеральной линии». Впрочем, подавляющее большинство коммунистов сразу после XIV съезда раскаялись в том, что голосовали за оппозицию (1). Продолжавших оставаться в оппозиции перевели на периферийную работу, а с 1927 года они мыкались по ссылкам. Но подавляющее большинство низовой городской номенклатуры составляли те, кто в 1925 году радостно отрекся от зиновьевцев и искренне примкнул к сталинцам. После убийства Кирова и их лояльность под вопросом. Под подозрением партийные старожилы, в том числе знаменитые питерские рабочие, герои Октября, победители Юденича (2), а в личных делах — борьба против «генеральной линии партии». Чистку ленинградской партийной организации проводил новый первый секретарь обкома и горкома — Андрей Жданов.
