— Смотри, капитан! — напутствовал футболистов один из провожавших. — В воскресенье надеемся услышать по радио, что над пражским стадионом взвился красный флаг победителя. Мы уже с батькой и по сто граммов приготовили. Выпьем за ваше здоровье.
— Вы-то, может быть, и выпьете, а вот мы… Наш Иван Трофимыч скоро крем-соду объявит алкогольным напитком.
Белограй, улыбаясь, пошёл дальше. У следующего вагона стояли, робко взявшись за руки, совсем молодой лейтенант и девушка. Надолго, повидимому, разлучались влюблённые. Им хотелось обнять друг друга, да так и простоять, обнявшись, до самого отхода поезда, но они никак не могли решиться на это на глазах у такого количества людей.
Белограй с доброжелательной улыбкой подошёл к парню и девушке, распахнул шинель и, повернувшись к ним спиной, скомандовал:
— Прощайтесь!
Влюблённые засмеялись и вдруг почувствовали, что тяжёлая их неловкость бесследно исчезла.
Иван Белограй уже шагал дальше, не оглядываясь.
Проходя мимо следующего вагона, Белограй обратил внимание на двух молодых женщин в котиковых шубках, похожих друг на друга. Они стояли у окна и так сосредоточенно разглядывали дорожную карту, словно им предстояло идти пешком, без дорог, по пустынной местности, а не ехать в поезде по давно известным, благоустроенным путям. Иван Белограй улыбнулся сестрам или подругам, и они подняли головы, встретились с ним взглядом.
Он задержался ещё раз, увидев большую, человек в пятнадцать, группу молодых китайцев, одетых в одинаковые синие блузы. Высокие и худощавые, кряжистые и мускулистые, черноволосые, шафранно-смуглые, они окружили седоголового человека с моложавым лицом и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на груди и внимательно слушали то, что он им рассказывал. Девушка в очках с гладко зачёсанными лакированными волосами оживлённо переводила с русского. Алые пухлые её губы не закрывались ни на одно мгновение, а руки то и дело стремительно взлетали кверху, словно выпуская на волю долго томившихся в плену птиц.
Ещё пять минут, и экспресс отправится в свой далёкий путь — через подмосковные заснеженные леса, по весенней украинской земле, через Днепр, мимо Киева и Львова, через хребты Карпат, к пограничным берегам многоводной мутной Тиссы, к Большой Венгерской равнине, к зелёным холмам Восточной Словакии. Чуть ли не трое суток предстоит быть Белограю в дороге. «Как жаль, — думал он, — что кассир выдал ему билет не в тот вагон, где едут китайские парни и седоголовый человек с Золотой Звездой. Сколько, наверное, интересного довелось бы ему услышать от них…»
Белограй вошёл в свой вагон. Проходя по коридору, он задержал взгляд на пожилой женщине в тёмном платье. Лицо её показалось Ивану удивительно знакомым, но он не мог вспомнить, где и когда её видел.
Поезд тронулся.
Соседом Белограя по двухместному купе оказался худощавый бритоголовый человек в роговых очках. Белограй быстро и легко сходился с людьми. Он протянул руку своему спутнику, назвал себя. Тот в свою очередь рекомендовался:
— Стефан Янович Дзюба.
— Как? — переспросил Белограй.
— Стефан Янович Дзюба. Дзюба! Председатель правления Яворской артели по производству красной, то есть стильной мебели.
— Гм!… — Белограй прищурил свои весёлые синие глаза. — Стефан?… Янович?… Дзюба?… По имени вы как будто мадьяр, по отчеству чех или поляк, а по фамилии украинец. Интересно, какой же вы всё-таки национальности?
— Закарпатец.
— Что это за новая национальность? Не слыхал про такую.
— То есть, извиняюсь, украинец, русин по-стародавнему. — Дзюба помолчал. — Имена Стефана и Яна приклеили нам, Дзюбам, не по нашей воле. Вы же знаете, что закарпатская земля десять веков подряд принадлежала мадьярскому королю, австрийской короне, чехословацкому президенту. Австрийцы нас называли Карлами и Рихардами, мадьяры — Шандорами и Стефанами.
— Это верно, — согласился Белограй. — Но ничего у них не вышло: украинцы остались украинцами.
— Точно, — подтвердил Дзюба и энергично закивал своей бритой головой. — А вы?… — спросил он минуту спустя. — Вы, конечно, чистокровный русак?
— А кто ж его знает? В анкетах пишу, что русский, хотя фамилия…
