— Друг… Друг ты или враг…
Я попытался остановить его, но он меня даже не заметил. Я слышал, как он вздохнул. И вдруг, обхватив Пенджли руками, ринулся во тьму.
Что было дальше? Я сам до сих пор затрудняюсь сказать. Представляя себе ту сцену, могу только заключить, что не обошлось без вмешательства свыше. Чья-то сильная рука удержала меня на месте. Помню, что холод сковал мои члены и буря окутала меня. Мне показалось, что крыша куда-то уплывает и площадь, вся в огнях, с людишками на ней, закрутившись в снежном смерче, летит прямо на меня, как вращающийся земной шар.
Я не слышал, как вскрикнул Пенджли. Меня поглотили тишина и мрак. Из последних сил цепляясь за остатки сознания, я водил рукой по воздуху… И наши руки встретились — моя и Хелен…
Позже во дворе театра были найдены два тела. Их уже успело замести снегом. Мы с Хелен придумали историю, будто они, увидев открытую дверь, смеха ради залезли на крышу, не удержались на ногах, так как было скользко, попытались друг друга спасти, но сорвались и рухнули вниз.
Еще я помню такой эпизод: после того как были обнаружены тела, мы с Хелен и с двумя полицейскими пересекали площадь, и в это время я увидел, как маленькая оборванная женщина уводила домой слепого нищего. Она приостановилась и начала осторожно извлекать монеты, накопившиеся у него в кружке. Я слышал, как они звенели.
Таков был конец.
А на следующее утро, помнится мне, все было так, как будто дверь в ту комнату бесшумно и плавно закрылась, чтобы не открыться никогда. Пережитый ужас и страсти остались за сценой. И все случившееся уместилось в двух коротеньких параграфах лондонских газет. В первом репортер описывал случай с Хенчем, а во втором сообщалось о гибели двух неосторожных (скорее всего подвыпивших) гуляк. Я больше никогда не встречал Буллера, и по сей день мне неизвестно, как он умудрился избавиться от тела Пенджли-старшего.
А была ли та комната в действительности? И может, были миражами те прекрасные вещи: секретер с клеймами из слоновой кости, прелестный старинный триптих — творение мастеров Лиможа, серебряные канделябры и золотистые ковры восточной работы? А что если все это было лишь плодом усталого воображения голодного бродяги, которым мне, к счастью, не доведется больше быть благодаря удачно сложившимся в дальнейшем обстоятельствам? Нет уж, позвольте вас заверить, что все это было на самом деле. Достаточно сказать, что мы с Хелен, пребывая ныне в счастливом браке, храним и будем всегда хранить в своих сердцах память о Джоне Осмунде. И сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной на письменном столе стоят те самые пять томиков моего любимого «Дон-Кихота».
