На раннем рассвете – такая тишина, что звенит в ушах. Пьем крепкий чай, пахнущий дымком, сидим на высоте более тысячи двухсот метров: легче расправлять плечи. Холодно. Ночью – даже слишком.
Рюкзаки на плечи и – пошли. Спуск – в сторону речушки Улу-Узень, уклон почти восемьдесят градусов. Сухие известняки. Ниже – речушка становится все более бурливой, хрипливой, горластой.
Спуск достаточно легок, и вот мы уже смотрим на неё снизу, как из сырой, прошитой водяными нитями ямы, и она рушится на нас с пятнадцатиметровой высоты огромной водяной власяницей. Теперь это уж водопад Джурджур, ложе из гнилостно зеленого бархатного мха, запах свежести гниющих трав.
Ночью, когда мы вернемся, и я от возбуждения не смогу уснуть, сложатся об этом водопаде стихи:
Он рушится с неба, скользит с высоты,
В скуластые скалы втиснут.
Стремительных струй голубые пласты
В пространстве недвижно виснут.
Стоит тишина над расколами скал.
В тени, под изломом кручи,
Прозрачную влагу в песке расплескав,
Пульсирует ключ беззвучно.
Валун обтекая, шуршит родничок,
Чтоб ниже, расширившись втрое,
Внезапно горластым и хриплым ручьём
Подмять валуны под собою.
И вот уже гнутся бессильно кусты,
Впиваясь корнями глубоко.
И пенятся струи, свивая в жгуты
Прозрачное тело потока.
И вдруг, в оперенье пронзительных брызг,
В пути не встречая преграды,
Дымящим каскадом он рушится вниз,
Взрываясь осколками радуг.
Простор многозвучным и сумрачным стал,
И небо в полоску сжалось.
И нет уже солнца, и нет уже скал,
И только одно осталось —
Скрещение струй. Водопад громовой,
Оправленный в брызги и пену.
В пространстве повисшее над головой,
Звенящее горло Вселенной.
А пока продираемся сквозь кустарники и лианы. Шум водопада слабеет. Бежит вода по полусгнившим деревянным желобам. И мы за ней входим в сад, типично татарский, заброшенный. Полуразрушенный заборчик из плитняка. Сбоку тополя и кипарисы. А в саду уже перезревающие – алыча, яблони, груши. Облака зелени в ослепительном солнце, и сквозь них, высоко над головой, недавно покинутые нами, синие горы, напоминающие о ночном холоде яйлы.
Вечереет. Начинаем подъем, назад, на яйлу. Рюкзаки с образцами оттягивают плечи, глаза на лоб, сердце вот-вот выскочит. На душе зло, весело. В работе – спасение. Вверх, вверх. Ничком валимся на поляну, недалеко от палатки. Лежим, задрав ноги. Мир снова обретает прежние очертания.
Каждый геолог на подъеме проклинает час, когда выбрал свою профессию, на спуске начинает сомневаться в справедливости проклятия, а на ровном месте уже твердо убежден, что лучше его профессии не существует.
* * *
Мы распределяем работу. У каждого свои маршруты. В самый дальний путь, на верхний край сброса, следует брать спальные мешки, чтобы заночевать в лесу. Недели через две придет машина и перевезет нас к нижнему краю сброса, в село Генеральское, которое пересекает все та же речка Улу-Узень, перед тем, как впасть в Черное море.
Надо мной поет невидимая пичуга. Сижу в зарослях, в долине Курлюк-Баши, отмечаю обнажение точкой на карте аэрофотосъемки. Слева – мячик солнца: запутался в кустах. Кажется, протяни руку и вытащишь его из колючек. Рядом – ручей, извивается, передразнивает пичугу, болтает, бормочет на камнях. Ручей, зеркально отражает покой в три цвета – голубой, зеленый, черный. Небо, зелень, земля. И такое блаженное беспамятство.
Возвращаюсь к семи вечера. Георгия нет. Видно, заночует в лесу. Лежу у палатки. Тучи клубятся, взбухают где-то в середине неба, как будто там отдушина, и оттуда накачивают эти сизовато белые клубы. А понизу оранжевый закат, последние его пылающие угли. Солнца не видно из-за скалы, и плато как бы само от себя окрашивается в бледно желтый грустный цвет.
Горы вычерчены в сером, впадающем в сумерки, небе. Безветрие. Тишина. Сам, как могу, варю макароны с мясом из консервной банки. Ем прямо из кастрюли, сидя на перевернутой миске. Очень вкусно на голодный желудок, но на всякий случай заедаю чесноком: здесь он всему приправа. Пью горячий крепкий чай из алюминиевой кружки. Блаженство. Так спокойно и добродушно вспоминаются ребята, – Кухарский, Гринько, Данька, даже Царёв и полузабытые лица на воротниках и остриях галстуков. Поразбросало нас кого куда.
