Борис Иванович — штурман первого класса. Высокий, редко улыбающийся, с глазами, прикрытыми мохнатыми бровями. Звали его в экипаже Мрачный Билль. «Мрачный», понятно, за серьезность, ну а «Билль» — это что–то английское. Он с этим языком был в ладах, что для штурмана куда как не лишне.
Пока будем лететь до мыса Шмидта, у штурмана дела не особо напряженные Магнитные компасы работают устойчиво, все аэропорты по трассе оборудованы радионавигационными точками. Дело простое, следи только за радиокомпасом: Амдерма на стрелке, Диксон на стрелке… И так далее. После острова Врангеля придется Борису Ивановичу поработать по–настоящему, показать искусство штурмана. Основными навигационными приборами при полете над Ледовитым океаном станут гирополукомпас и солнечный компас, пока зачехленный в астролюке над столиком штурмана. А ещё секстан и астрономический ежегодник — книга не меньше «Воины и мира» по объему…
До Крестов Колымских добрались без каких–либо приключений к исходу вторых суток. Здесь «переобулись» — сняли колеса и встали па лыжи. Тридцатого марта благополучно прибыли на мыс Шмидта, приледнившись на замёрзшую лагуну.
Аэродром мыса Шмидта был основной базой для прыжка на океанский лед. В районе семьдесят седьмой параллели мы должны были организовать дрейфующую станцию СП–4.
Наш самолет почти предельно загружен ещё в Москве, лыжи, спальные мешки, банки с НЗ (неприкосновенным запасом) и, конечно, палатка Шапошникова (КАПШ) — круглая палатка типа юрты, разработанная специально для полярников. Но на мысе Шмидта мы дополнительно погрузили глубоководную лебедку, продукты, баллоны с пропаном для отопления помещений и приготовления пищи. Кроме — юго, Виталий Иванович приказал получить листы фанеры и оленьи шкуры для утепления пола в палатке. Да и разных необходимых мелочей набралось порядочно.
Подсчитав взлётный вес, я обнаружил, что он намного превышает норму. Доложил об этом Виталию Ивановичу (честно говоря, хотел показать, какой я бдительный, как точно все учитываю).
Виталии Иванович посмотрел на меня с иронией;
— А ты не считай!
— Как не считать? — не понял я.
— А вот так! Во–первых, это тебе не рейсовый полет. Во–вторых, все, что взято, жизненно необходимо на льду. В-третьих, длина лагуны не ограничена для взлёта, а для посадки на лыжах у нас всегда лед под нами. Ну и в-четвертых, мы можем выкинуть все экспедиционное оборудование, если это потребуется, если один из моторов откажет… Понял теперь?
— Понял, — смущенно ответил я, чувствуя, что неудержимо краснею. — Учту на будущее.
— Так–то оно лучше, верю, — улыбнулся командир. — Закругляй с подготовкой, завтра на Врангель…
Казнил я себя тогда: ведь и сам мог подумать, нечего выслуживаться. Решил больше присматриваться, прислушиваться и наматывать на ус — в общем, стараться не быть больше объектом поучений. На мысе Шмидта в наш экипаж подключились флагштурман полярной авиации Валентин Иванович Аккуратов и Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов. Сесть за штурвал самолета Водопьянову не разрешали врачи, он исполнял обязанности консультанта начальника экспедиции. Оба они — и Аккуратов, и Водопьянов были в 1937 году участниками высадки на полюс первой в истории дрейфующей станции, а Михаил Васильевич ещё до этого — участником челюскинской эпопеи. В общем, собрались профессора Арктической академии, а я — их единственный слушатель. Не хотелось мне, да и права не имел, быть у них плохим учеником…
Утро 2–го апреля выдалось ясным, морозным, тихим. Зашли на вышку к диспетчеру, Масленников позвонил на «полярку» (полярную станцию), расположенную в трех километрах от аэропорта. Прогноз дежурного синоптика вполне удовлетворительный, летим
Хотя взлётно–посадочная полоса не указана, даже на перегруженном самолете оторвались быстро, не пробежав и пятисот метров. Давление выше нормы — семьсот семьдесят миллиметров, да и температура низкая — ниже двадцати градусов. Все это облегчило взлёт перегруженному самолету
До Врангеля каких–то двести километров, от силы полтора часа. Но уже через полчаса появляется облачность, нижняя кромка её постепенно опускается все ниже, и к острову мы подходим на высоте ею метров. Когда садимся, высота облачности уже не превышает пятидесяти — семидесяти метров, видимость ухудшается.
