Кстати сказать, деревянный настил аэродрома в Уэлькале сохранился ещё со времён войны. Это был один из аэродромов знаменитой «трассы Мазурука». Так что и здесь, можно сказать, наши с Ильёй Павловичем пути опять «скрестились».
А впросак я попал как раз на «Микояне». У них в кают–компании демонстрировался в тот день новый кинофильм, и мы всем экипажем решили посмотреть.
К началу опоздали. Зал полон, моряки стояли вдоль стен, и мы прислонились у входа.
Когда глаза привыкли немного к темноте, вижу большой стол. С одной стороны, по борту, за столом' сидят. А с другой стороны, ближе к нам, все стулья свободны. Удобные такие кресла. Понятно, думаю, не садятся, чтобы в луч проектора не попасть. Ну а мы–то, авиаторы, похитрее… Пригнулся, чтобы на экран не попасть, хвать первое кресло, а оно почему–то не поддается. Ещё шаг, дерг за другое — ни с места, третье — тот же результат…
Конечно, в запале разогнулся давно. Вся моя война со стульями — на экране. Слышу, смеются моряки, аплодировать начали. Только тут я сообразил: стулья–то на кораблях к полу крепятся, к палубе то есть. Залился я краской — и к выходу. Хорошо в темноте — не узнают. А сзади противно так: «Салага!» Обидное все–таки «звание»…
«ВСЕМ НАЧАЛЬНИКАМ АЭРОПОРТОВ…»
— Илья Павлович! А помните, как мы с вами познакомились?
— Как же, помню, конечно. В Хатанге. Собрались тогда тремя экипажами на ночевку. Кажется, я тогда возвращался из Крестов Колымских в Москву…
— Да. Нас тогда познакомил начальник аэропорта Турусов…
— Точно, вот только забыл фамилию второго летчика. Такой высокий, громкий…
— Павел Лапик.
— Точно, вспомнил, Лапик. Он ещё и «гидрист» хороший. Где он сейчас?
— В Ростове–на–Дону, на своей родине. Воспитывает внуков.
— Да, время идет быстро… Вот и ты, Саша, на пенсии тоже…
Мы сидим на одном из островов Москвы–реки, неподалеку от Серебряного бора. Мне — под семьдесят. Илье Павловичу — за восемьдесят, но выглядит он не по годам молодым. Водит автомашину по московским улицам, сам её обслуживает. Построил собственными руками катер и гоняет по Москве–реке…
Налили ещё по чашечке кофе, сваренного Тамарой Августовной — заботливой супругой Ильи Павловича. Пьем молча, каждый думает о своем.
Сидит рядом мой старший товарищ, наставник. Известный всему миру летчик, при жизни ставший легендой. Живая история авиации…
Мне посчастливилось работать под его началом, посчастливилось вместе летать — крылом к крылу. Долгие годы он был начальником полярной авиации, но штурвал самолета не оставлял. Кабинетным руководителем он никогда не был, все время на северных трассах — от Москвы до Анадыря и до полюса.
Думаю, что он знал на Севере каждого летчика — его технику пилотирования, опыт, производственные возможности. Молодым, к числу которых относился и я, всегда имел возможность подсказать. Или показать своим примером, если требовала обстановка.
Встреча с Ильёй Павловичем всегда волновала — ведь это Мазурук! Но первые же его слова, шутки превращали официальную встречу в товарищескую беседу. Появлялась в разговоре откровенность, так необходимая в авиации…
Мысли мои невольно улетели в далёкие пятидесятые годы. Хатанга, первое знакомство с Мазуруком…
После ужина начальник аэропорта пригласил нас с Лапиком в комнату Мазурука. Илья Павлович сидел у стола. Одет по–домашнему — в шерстяном свитере. Приветливо улыбаясь, пригласил нас сесть.
— Чем занимаетесь, молодежь, в настоящее время? Ну, вот вы, Лапик?
— Выполняю грузовые перевозки к геологам — на Рыбак, южнее мыса Челюскин.
— Есть что–нибудь неясное при выполнении полетов?
— Нет, Илья Павлович. Осваиваем Таймыр потихонечку.
— Может, есть какие предложения?
— Пожалуй, есть! Стыдно смотреть, Илья Павлович, — старт обозначаем ночью консервными банками с промасленной ветошью. И не только на временных посадочных площадках — на основных аэродромах. Давно пора электрические старты оборудовать!
— Справедливо, пора. Замечание принимаю. Ну а вы, Лебедев, куда после Хатанги направляетесь?
— На Ли–2 в лыжном варианте выполняю инспекционный облет полярных станций.
— Куда маршрут завтра?
— На полярную станцию Мыс Желания.
