Миззи хмурится, но его взгляд не теряет веселости.
— Я бы хотел быть Владыкой Параллельного Мира.
— Да, такую работенку найти непросто.
— Понимаешь, Питер, я устал от собственной непритыкнутости. Мне надоело заниматься не пойми чем. Я соскучился по внятности. Умные люди мне давно все это говорили, но теперь я, кажется, и сам это вижу. Я уже не могу садиться в самолет и лететь в какой-нибудь очередной японский монастырь. Или ехать на машине в Лос-Анджелес, чтобы просто посмотреть, что будет происходить по дороге.
— Ребекка сказала, что ты бы хотел попробовать себя в… ээ… мире искусства, это так?
Миззи смущенно краснеет.
— Во всяком случае, это то, что меня больше всего интересует. Другое дело, могу ли я что-то предложить?
Это ведь поза, разве нет — вся эта мальчишеская застенчивость? Да и как иначе! Миззи, что ты валяешь дурака? Ты же ужасно способный!
— А что именно ты бы хотел делать? — спрашивает Питер. — Я имею в виду, в области искусства?
Откуда взялся этот менторский тон?
— Честно? — откликается Миззи.
— Угу.
— Я бы хотел вернуться в университет и стать куратором, в смысле организовывать там культурную жизнь.
— Ну, это примерно из той же серии, что Владыка Параллельного Мира.
— Но кто-то ведь этим занимается?
— Разумеется. Но это немножко как планировать стать кинозвездой.
— А некоторые так и поступают.
А, понятно, значит, вся эта трепетность — просто тонкая ткань, наброшенная на стальную арматуру честолюбия. А с другой стороны, почему такой умный и красивый молодой человек должен преследовать скромные цели?
— Конечно, — говорит Питер.
— Ну да… В общем, спасибо, что приютили меня.
Нет, древнеегипетское, пожалуй, все-таки не вполне точное определение тейлоровского лица. Слишком много у них розоватой ирландской бледности и слишком волевые креольские подбородки. Эль Греко? Нет, у него все какие-то чересчур костлявые и мрачные.
— Мы рады, что ты приехал.
— Я ненадолго. Честное слово.
— Можешь жить у нас, сколько пожелаешь, — говорит Питер не вполне искренне.
Хотя Миззи и вправду не позавидуешь. Для всей этой чертовой семейки он просто паразит. Роуз торгует недвижимостью в Калифорнии. Джули оставила врачебную практику, чтобы проводить побольше времени с детьми. Это не трагические судьбы. Ни та, ни другая не потерпели жизненный крах, но — и та, и другая — живут на удивление как все. А тут перед Питером сидит доверившийся ему, благоухающий шампунем последний, поздний ребенок. Любимый как-то особенно истово и щемяще. Тот, с кем связаны самые дерзновенные тейлоровские мечты и самые темные страхи. Тот, кто все еще может совершить нечто великое или погибнуть — из-за наркотиков, неустойчивой психики, печали и неуверенности, которые способны, кажется, утянуть на дно всякого, даже самого невероятного гения, в любую минуту.
Он отчаянно хотел появиться на свет.
— Спасибо за предложение.
Автоматическая вежливость южанина.
— Ребекка хотела сводить тебя на Пурьера в Музей современного искусства.
— Замечательно.
Миззи немного косит, и от этого его взгляд иногда кажется — нет, не то чтобы глуповатым — но как будто бы чуть-чуть слишком пристальным и напряженным.
— Ты знаешь его работы?
— Знаю.
— Это хорошая выставка, — говорит Питер. И тут наконец возвращается Ребекка.
Питер вздрагивает, услышав, как ключ поворачивается в замке. Как будто она застукала его за чем-то неприличным.
— Привет, ребята!
Она принесла пакет молока для Миззи (к утреннему кофе) и две бутылки какого-то экзотического "Каберне" им всем на сегодняшний вечер. Вместе с ней в квартиру входят ее витальность, свойственное ей естественное чувство собственной значимости, ее идеально простые джинсы, бледно-бледно-голубой свитер, копна жестких, коротко стриженных волос с вкраплениями седины… Она все еще держится как молодая обаятельная девушка, которой была когда-то.
Такое раннее увядание, это что — проклятье рода Тейлоров? Или действительно есть какая-то магическая сила в их ветхом доме — стоит его покинуть и чары рассеиваются?
Происходит обмен приветствиями и поцелуями, откупоривается первая бутылка "Каберне". (Что это с Ребеккой? Разве правильно предлагать вино наркоману?) Они проходят и рассаживаются в гостиной с бокалами в руках.
