Вместе с тем смешное неоднородно по своей художественной природе. Если, скажем, Швандя вызывал смех своими остроумными проделками, солдат Чикин любил сам посмеяться и своими выдумками распотешить других, а Василий Теркин был мастером на острое словцо и на шутку, то смешное у Пети Трофимова заключено в самой лексике, в самом способе выражать свои мысли и чувства. В «Пакете» фразеология, лексика героя становятся той первоосновой, на которой строится характер, облик героя. В детстве Петя Трофимов был пастухом, сторожил заграничных овечек у помещика. Потом работал в городе плотницкую работу. Потом его взяли во флот. Потом он стал участником революции. И уже много позже его учили читать, писать и «арифметику делать».
А пока что Петя Трофимов неграмотный, но за свои двадцать четыре года он успел нахвататься разных слов и понятий, в результате чего образовалась, как писал Чуковский, «речевая нескладица», отражающая «ранний этап речевого развития масс».
Наделенный от природы живым умом, он говорит чаще всего сочным грубоватым языком, где перепутались деревенская и городская лексика. Но, наслушавшись каких-то новых слов, он считает нужным ввернуть к месту и не к месту какое-нибудь замысловатое, даже не совсем ему ясное словечко. Так, оскорбленный угрозой белого офицера, он старается ответить ему как можно обиднее и эффектнее: «Ты! — говорю. — Гоголь-моголь!» И даже когда ему хочется сказать о своих трудностях совершенно серьезно, то все равно одно словцо или само построение фразы делают его речь предельно комической. Вот неожиданная опасная встреча: «Я испугался немножко. Все-таки ведь не в древне гуляю на масленице. На фронте ведь». Нужно уничтожить, съесть пакет Но как это сделать? «Задумался, знаете. Непривычное все-таки дело. Все-таки ведь бумага — не ситник. И не какой-нибудь блеманже». Ведут его на расстрел.
«…Погода была замечательная. <…> А тут — изволь иди на такой веселенький проминат!» Знакомя командарма Буденного со своим другом Зыковым, Трофимов старается придать своим словам самую элегантную форму. «Товарищ Буденный! — говорит он. Позвольте вам познакомить моего друга…»
Вслушиваясь в рассуждения Пети Трофимова, читатель будет смеяться и одновременно ощущать, каков в действительности этот отважный и преданный делу боец. Ведут Трофимова на расстрел, а у него утешение, что пакет, в котором ценные донесения, не достанется Мамонтову. «Ну что ж! — рассуждает он. — Это счастье. С пакетом засыпаться было б хуже. А так и умирать легче… Все-таки совесть легче…» Но когда пакет находится и буденовец не успевает его съесть, у него опять одна забота: «Как бы мне, — думаю, — мертвому, после смерти, рот не разинуть! Раскрою рот, а пакет и вывалится. Вот будет номер!..»
Естественность и простота, составляющие главную суть характера героя, отнюдь не сводятся к какой бы то ни было прямолинейности: Петр Трофимов у Пантелеева прежде всего человек. Он может испугаться, он может струсить, он может загрустить. Какая лирическая интонация звучит в его голосе, какие совсем новые слова появляются у него, когда перед ним отрывается мир тополей, садов, просторов. «Ах, какая природа!.. <…> А воздух такой чудный! Яблоком пахнет. А небо такое синее — даже синее Азовского моря! Ну, прямо всю жизнь готов любоваться!» Беспредельная грусть слышится в его словах, когда ему кажется, что наступают его последние минуты: «Никогда мне, товарищи, не забыть, как я тогда шел, что думал и что передумал». Выдержав удары шомполами, он тут же может заплакать слезами обиды, увидев (ему показалось, как его собственный язык на полу лежит, и уже совсем настоящими горькими слезами он плачет, когда рядом с ним погибает спасший ему жизнь бывший мамонтовец Зыков. И опять новые слова, выдающие таящийся глубоко в душе запас нежности, человечности:
«Я говорю:
— Зыков!.. Да брось… не журысь!.. все ладно будет».
Первоначальное представление о своеобразном красноармейском Иванушке-дурачке не ушло, но дополнилось множеством других черт. В итоге читатель встречается с характером подлинно человечным, веселым и героическим.
