Неженатый, достаточно молодой еще человек, весьма интеллектуальный, с хорошим духовным образованием и знанием нескольких иностранных языков, впрочем, не приспособленный к той работе, которой занимался фабрикант, мог, конечно, рассчитывать не более, чем на легкий флирт с дочерью, ибо для чего-то более серьезного он просто в их семье не был пригоден. Хотя... чего не сделает любящий папа для дитятки, которой иже исполнилось тридцать семь и которая, по странной прихоти своего характера, не испытала до сих пор счастья замужества.
Впрочем, для Обуховского это был запасной вариант, ибо основной манил своей экзотикой и неизвестностью в доме шейха и, конечно, для отца Аркадия был более лакомым кусочком, чем что бы то ни было другое.
Распрощавшись на шумном пирсе Константинополя с гостеприимной семьей, Василий Андреевич, поручив свой саквояж какому-то в пути навязавшемуся приятелю, пошел, для начала, послоняться по улицам, чтобы вздохнуть воздух новой земли, где волею судеб произошел исторический съезд эмигрантов.
Переночевав в дешевой ночлежке, приведя себя в порядок и наняв в полдень следующего дня приличествующий своему настроению экипаж, Обуховский отправился с визитом.
Вряд ли отца Аркадия, если судить по его действиям, можно было бы назвать нелегкомысленным человеком. Каким он казался самому себе? Искателем приключений? Конквистадором? Сутенером?
Только прибыв к воротам загородной виллы шейха, который еще в недавнем письме объяснялся самыми изысканными словесами и приглашал столь уважаемого русского священника провести дни долгого лета в раздумии и отдохновении, бывший отец Аркадий впервые, может быть, задумался над тем, что, собственно, собою ничего на сегодняшний день не представляет, и его некогда элегантный, а теперь уже изрядно поизносившийся в дороге костюмчик - его единственное богатство.
И интуиция его не подвела. Шейх , хотя и был приветливым, изрядно утонченным, однако, более, как показалось Василию Андреевичу, высокомерным, чем в дни, когда они встречались в Москве.
После получаса ничего не значащей беседы шейх уже зевал, ему демонстративно был неинтересен этот эмигрантишка, какой бы он не имел теперь уже несуществующий духовный сан.
Во время беседы подали нектар и на большом подносе изюм с курагой, и когда шейх встал, показывая, что его время в этом подлунном мире имеет предел, отец Аркадий понял, что беседа, да и сам визит фатально подходят к концу, никаких яств больше не предвидится и что пора брать шляпу и отправляться, как говорится, восвояси.
А все объяснялось очень просто: дело в том, что шейху не очень-то нужен был этот бывший отец Аркадий, а прочитав газеты о гонении на церковь, о борьбе с религией и духовными лицами в Советской России, он сопоставил эту информацию с визитом отца Аркадия и решил, что это будет либо провокация, что не исключено, когда с этими революциями весь мир стал состоять из шпионов, либо никчемная встреча, которая ничего не может дать благополучному шейху, либо... впрочем, не стоило и думать в столь шикарных апартаментах, для чего еще мог пожаловать этот русский. Может быть, за деньгами, или, может быть, для того, чтобы навсегда поселится в доме шейха, естественно, безо всяких собственных средств к существованию.
Нет, следовало быть во всех случаях осторожным и вести ничего не значащую беседу. Так оно и произошло.
Проклиная восточное иезуитство, Василий Андреевич, постившийся с утра в предвкушении невероятных яств в доме своего духовного коллеги и ушедший из роскошнейшего дома не солоно хлебавши, - огорчился. Он был унижен, и уничтожен, и почти совсем было пал духом, если бы вдруг не вспомнил, что имеет еще запасной вариант, ибо в Германии живет дама, которая была столь любезна с ним на пароходе и отец которой пригласил его пожить с ними в загородной вилле на Рейне. Надеясь теперь на удачу под небом Новалиса и Гофмана, Обуховский немного воспрял духом.
Прекрасно понимая, что семья коммерсанта еще не добралась до своей виллы и поэтому пока писать туда глупо, к тому же и тотчас же по приезде им писать некрасиво, надо немного повременить, - отец Аркадий Обуховский стал вести в Константинополе полунищенский образ жизни, промышляя продажей молитв, которые никто почти не покупал, но которые он знал наизусть и мог выписать на отдельной бумажке каллиграфическим почерком...
