— Колонна! Колонна!
Он кивает и быстро наводит орудие.
— Первый — в голову, второй — в хвост. Потом бьешь по всем.
Не отвлекаясь от прицела он снова кивает, и тут же «тридцатка» вздрагивает от выстрела. Наши путиловцы отменно доделали исходную модель III Ausf.E, установив на отличную немецкую машину нашу трехдюймовку Л-10. В перископ я вижу разрыв в голове колонны, и тут же, почти без перерыва — второй, в хвосте. Малыш Михаэль определенно делает успехи. Еще неделя-другая и я подам представление на прапорщика Айзенштайна.
Бьются в оглоблях разбитых телег раненные лошади. Туман в моих глазах окончательно рассеивается в тот момент, когда прямо к нам летит чья-то нога. Обмотка от ботинка развевается как вымпел. В то же время оживает рация:
— …
— Не слышу, повторите!
— …!
— Я не слышу, повторите!
Издалека пробивается:
— Ворон, Ворон, отходите. Немедленно отойти на отметку 16-й километр! Вы слышите меня?!
— Слышу, Гнездо! Вас понял: отходим на 16-й!
Надо решать. Отрываться броском или медленно отходить, сдерживая наступающих? Если отходить рывком — неизбежны потери, три-четыре машины минимум выйдут из строя. У «бэтэшек» часто слетают гусеницы. Слишком часто. И мы не сможем им помочь. Но если вести отход медленно, удерживая противника на расстоянии, то к нашим оборонительным позициям мы подойдем с пустыми боекомплектами. И совсем не факт, что у нас найдется время их пополнить…
— Вороненок-1! Растянуться в две линии! Перекрыть фронт! Воронята-2, 3, отходить на максимальной скорости! Ведущий — Вороненок-2! Как поняли?! Прием!
Слышу я еще совсем плохо, а вернее сказать — не слышу почти совсем ничего. Но в триплексы командирской башенки видно, как растягивается в шахматном порядке «тридцатки» первого батальона и как, круто разворачиваясь на месте, уходят на максимальной скорости «бэтэшки» второго и третьего. Мы на "тридцатке, так что наше место в линии прикрытия. Тем более что из 77 выстрелов боекомплекта мы использовали не больше восьми.
— Вперед, — ору я, — комбат вправо, а мы — влево!
Айзенштайн снова трясет меня за рукав и теперь к нему присоединяется заряжающий, ефрейтор-хохол со смешной фамилией Пивень. Оба кричат мне что-то, но шлемофон видимо испортился окончательно, и я только вижу распяленные рты. Я машу на них рукой:
— Чего надрываетесь, горлопаны? Я ж все одно ни х… не слышу!
Пивень пытается изобразить руками нечто неопределенное. Я не понимающе кручу головой и в этот момент тусклый электрический свет в башне вдруг приобретает красный оттенок. Красный туман густеет и скоро я уже не вижу ничего, кроме красно-багровой пелены, которая растет, ширится и, наконец, поглощает весь мир без остатка…
Флаинг-капитан Фриц Штейнбаум. Китай. 1939 год
Нас срочно собирают в штабе авиагруппы. Интересно, что произошло? Неужели началось? Вряд ли. По радио ничего не было. Ладно, идём в «молельню»… Вот это новость! Фашисты подходят к Бэйпину. Там сейчас очень жарко, судя по сводкам. Выкликают добровольцев. Что же, если так. То надо ехать. Бороться с гидрой нацизма везде и всюду — вот долг настоящего члена Третьего Интернационала. Я поднимаюсь и прошу записать меня. Командир не удивлён, но выглядит расстроенным. Я его понимаю: лучший пилот, тем более, с опытом реальных боевых действий уходит. Но меня зовёт долг и личный счёт. Хочется посчитаться с этими гадами, уничтожившими первое в мире государство рабочих и крестьян. Отомстить за павших товарищей!..
Как хорошо! Мне дали целых три дня, и я проведу их с Машей. Она не рада, чтоя уезжаю, но понимет меня правильно, что долг превыше личного. Всё-таки хорошо, что у меня личное и долг совпали. Мы почти не вылезаем из постели. Товарищи из Штаба вошли в моё положение и отпустили Марию на время моего отпуска. Более того, мы даже успели пожениться. Правда, скромно. Без всяких религиозных обрядов. Как и приличествует настоящим членам коммунистической партии. Нам просто выдали справки, что товарищ такой-то является мужем товарища такой-то, и наоборот. Так что теперь я женатый человек. Мария держится достойно, не хочет отравлять мне последние дни перед боями слезами и упрёками. Молодец! Настоящий товарищ! Но всё хорошее кончается очень быстро, так и эти три дня пролетают мгновенно. Мы стоим на пирсе, откуда отходит наш транспорт. Через моря и океаны лежит наш путь. Можно было бы и самолётом, через всю Европу и Индию, но мы отправляемся морским путём, потому что с нами в трюмах наши самолёты и другие необходимые грузы для наших солдат в Китае. Странно… Я ловлю себя на мысли, что впервые посчитал британцев нашими… Ладно. Пока мы делаем одно дело — они наши. А сейчас мы просто на одной стороне… Маша стоит на пирсе и машет мне платочком. Гудок. Отдаются концы. Мягкий толчок буксира, и наш транспорт начинает медленно отваливать. Скрипнули пронзительно кранцы на корме. Лондон постепенно исчезает в тумане и дожде, а я наконец-то спускаюсь с палубы. У меня перед глазами моя жена…
