— Эскадрилью наших соколов возглавляет Герой России подполковник Покрышкин. На его счету 142 сбитых самолета и более 300, уничтоженных на земле.
Я уже почти не слышу голос Левитана. Над площадью проходят бомбардировщики. Первыми идут штурмовики, затем пикировщики… Не может быть! С натужным ревом над головами проходят дальние бомберы. Левитан почти кричит от восхищения:
— Это — ударная мощь нашего Союза! Сводный полк дальней бомбардировочной авиации возглавляет машина, которую пилотирует Герой России, кавалер высших орденов Союза, полковник Российских ВВС, полковник Люфтваффе Макс Шрамм. Его машину помнит небо Испании и Маньчжурские поля, суровые волны Тихого океана и огненный зенит Британии!
Я от всей души кричу "Ур-а-а!". Молоток Макс, так держать! Где ж Вас всех искать-то после парада? Ну да ничего, найду с Божьей помощью. Я хочу выпить с Вами, друзья: за Родину, за Верховного и за всех тех, кто своим трудом, потом и кровью создает этот прекрасный, новый мир!
Фриц Штейнбаум. Грешник Исправительного Монастыря № 3320. Петсамо
Никогда не думал, что на свете бывает так холодно. Насколько я помню, в Германии так не бывает, в Британии — тем более. Просто жутко становится. В бараках тепло. И после двенадцатичасового рабочего дня попасть туда считается за счастье. Но сначала — построение, вечерняя молитва, обязательное пение псалмов. Кормят скудно. Как правило треской в трёх видах и сухарями. Чтобы не было цинги поят противныи до невозможности зелёным настоем из еловой хвои. Но пьём. Иначе не выжить. Да ещё полярная ночь и метели… Не мог себе даже представить, что есть места, где зимой не бывает не то что солнца, а даже рассвета. Хорошо ещё, что мне с работой повезло, пусть и в штольне, но зато чистая. Учёт я веду. Добытой лагерниками продукции. Рубят кирками и кайлами никелевую руду. Над входом в шахту висит здоровенный плакат, написанный кем то из грешников: Всё для Фронта, всё — для Победы. Вот и стараются. Долбят камень с зелёными прожилками. Чистый никель придаёт несокрушимую прочность броне. И работают. Без выходных и празников, с утра до вечера. Контингент у нас разный. Есть и русские, есть французы, поляки, много и британцев. Последние — очень немногие уцелевшие из летнего конвоя. Я — наособицу. Меня все сторонятся. Я ведь немец. Да ещё и грешник, а не зэк. Никто не может подтвердить, что я был пилотом и дрался за Британию. Наоборот, считают меня лгуном, и что я скрываю прошлую службу в Рейхе. Вначале даже пытались убить, но спасли монахи, как ни странно. А сегодня объявили новость: обещают на Новый Год дать целые сутки отдыха. Не верится просто, после того, что я видел…
Сегодня всех выстроили на плацу и объявили, что Америка вероломно напала на Союз. Странно было наблюдать за лицами грешников. Ни у кого на лице не было радости, наоборот, отчаяние. Потом я понял, почему. Норму выработки увеличили на десять процентов. Старожилы знают, что всякий раз война приводит к увеличению сроков. Утешает одно: здесь нет ни одного человека, отсидевшего больше двух лет. Говорят, что их переводят в другие места, где теплее. Представляю, что сейчас творится в лагере при руднике. Они и так уже на людей не похожи: какие-то ходячие мертвецы с потухшими лицами, одетые в невообразимые лохмотья. Каждый день хоронят погибших, замёрзших, умерших от голода. Когда по десять, а когда и больше человек. Пожалуй, если я выйду отсюда нужно найти моих рекомендателей и поблагодарить за отправку в монастырь, а не в лагерь. Давно бы уже лежал в мерзлоте и пытался бы её согреть.
Как ни странно, помимо увеличения норм выработки добавили и паёк. Не нам. Доходягам. Явно в Управлении Наказаний не дураки сидят, соображают, что для увеличения выработки нужно зэков кормить получше, а то лом не смогут шевелить. В моей штольне работают в основном британцы. Они, после объявления войны стали пахать как проклятые. Понятно почему — с янки у них старые счёты, ещё со времён Бостонского чаепития. А уж после того, как американцы их бросили во время вторжения Союза… Я ору диким голосом, гулко отдающимся под сводами штрека:
