Поморщившись, он отбрасывает бумагу. Затем поворачивается к своим людям и отдает какое-то приказание, но не на лающем немецком, а на каком-то другом, более певучем языке. Пришедшие быстро собирают разбросанные краски и кисти, укладывают в этюдники, топча разбросанные по полу рисунки, наброски, эскизы. В мешки летят несколько его рубашек, запасные брюки. Франсуаза, поняв, что это серьезно, кидается было на выручку. Ее усаживают на стул и вежливо, но строго предупреждают, что если она начнет орать, то ей придется заткнуть рот. А потом его с мешком на голове волокут куда-то, потом автомобиль и, судя по звуку, аэроплан…
… За стеной снова вступил могучий хор. Теперь мощно и широко разливался "Глас Тихона Задонского" против тоски и уныния, положенный на музыку великим русским композитором Прокофьевым. Мастер поразился, как вовремя и к месту запел это хор и, встав, присоединил свой голос к общей мелодии. Ему вспомнилось, как и когда он впервые услышал эту вещь…
…Он уже больше трех месяцев пребывал в руках Русской Православной церкви, выкравшей его из оккупированной немцами Франции. Его учли русскому языку, и часто беседовали с ним об искусстве. Ему демонстрировали картины: его собственные, Ван Гога, еще многих и сравнивали изображенные лица с фотографиями душевнобольных. Он не хотел верить увиденному, но факты — факты упрямая вещь! И вот тогда он и услышал впервые эту чудесную песнь, "Глас Тихона Задонского", которая стала его единственным утешением, так как у него отобрали карандаши и кисти…
… Музыка напомнила ему и то, как он прозрел. Тогда он был отвезен в маленький монастырь, что неподалеку от небольшого русского городка Владимир. Его долго вели по каким-то переходам. Архимандрит и два крепыша-инока, его постоянные спутники, шли рядом, иногда поддерживая его на особенно крутых монастырских лестницах. Распахнулась низкая дверь.
— Здравствуйте, — человек, сидевший у стола и что-то тщательно выписывавший, выпрямился и повел рукой. — Прошу Вас, проходите.
Щурясь от яркого солнечного света, резко ударившего по глазам после полумрака коридора, он вошел в мастерскую, и, пораженный, остановился. Он узнал хозяина мастерской.
— Базиль? Базиль, это Вы? — он все еще не хотел поверить увиденному. Это был Василий Васильевич Кандинский — гениальный русский фовист, создатель абстрактной живописи. Когда-то они познакомились на выставке югендстиля, и эта встреча оказала серьезное влияние на его собственное творчество…
…Мастер усмехнулся про себя. «Творчество» — так он тогда называл то, чем занимался, пока его глаза не открылись и не узрели истину. Он потряс головой, прогоняя видения своих старых «творений». Любое из них он сейчас сжег бы не сомневаясь ни секунды. От тех времен осталось только жалость, жалость к бесцельно и бессмысленно потраченным годам. А воспоминания возвращали его в мастерскую Кандинского, его учителя…
— А ведь говорили, что тогда, в 32-ом, после закрытия Баухауза, Вас арестовали…
— И правильно говорили. Меня арестовали и поместили в исправительный монастырь. — Кандинский помолчал, а затем продолжил, — Там меня научили верить и видеть. Простите, друг мой, какое имя Вам дали при Святом Крещении?
— Павел, — он усмехнулся. — Ваши святые отцы не обладают большой фантазией.
— Напротив, друг мой, напротив. Они просто не хотели создавать Вам лишние проблемы с привыканием к новому имени. Ведь Вас и так ждут многочисленные трудности на пути к новому видению мира. Когда я узнал, что Вы, Павел, здесь, я, на правах старого знакомого, вызвался стать Вашим наставником и проводником на этом, полном терний и препон пути.
Тот, кого назвали Павлом, изумленно посмотрел на Василия Кандинского.
— Как, Базиль, Вы хотите учить меня? Вы, создатель нового направления в живописи и мироощущении, Вы, автор "О духовном в искусстве", хотите, чтобы я писал эти застывшие, канонические "лики"?…
Кандинский помолчал, затем прошелся по своей мастерской и поднял со стола доску, на которой была изображена сцена распятия.
— Павел, я очень прошу Вас, подойдите поближе. Теперь встаньте на колени и постарайтесь смотреть на этот образ так, чтобы он занял весь Ваш взгляд. — Его голос приобрел мягкие, просительные нотки, несвойственные этому сильному человеку, — Я знаю — это сложно, но все же попробуйте…
