Это смерш. Трое офицеров сообщают нам, что отныне всем офицерам, в связи с участившимися нападениями, предписывается постоянно иметь при себе оружие, находящееся на боевом взводе и снятое с предохранителя. Ого! Такого даже в Манчжурии не было. Но это еще не все. Запрещается забирать из расположения части любые документы и вообще любую печатную продукцию. Вплоть до книг из библиотеки части. Обер-офицерам рекомендовано не ходить по городу в одиночку, а если возникнет подобная необходимость, то брать с собой вооруженного рядового или унтер-офицера. Штаб-офицерам и генералам ходить по городу в одиночку запрещается. Только в сопровождении нижних чинов, вооруженных автоматическим оружием. И так далее…
Выйдя из штаба, я задумываюсь о том, где мне отыскать себе конвой. В этот момент мимо меня проходят несколько молодых офицеров.
— …и что ж нам теперь, на танках ездить? — доносится до меня обрывок гневной филиппики, произносимой совсем юным поручиком.
Все понятно. Юноша попал на фронт в дни побед, и теперь просто не верит, что его, такого живого и теплого могут зарезать в грязной подворотне.
— Я труса праздновать не собираюсь! — горячится он.
Пожалуй, стоит вмешаться:
— Соратники! Ну-ка, подойдите поближе!
Они подходят с виноватым видом. Похоже, они просто не заметили меня. В этом нет ничего удивительного: я часто замечал, что новый человек в сплоченном коллективе, каковым, без сомнения, является штаб "Генерала Корнилова", имеет свойство как бы выпадать иной раз из поля зрения. Все дело в том, что окружающие настолько привыкли к одним и тем же лицам, что новичок просто не воспринимается ими как живой человек.
— Если я не ошибаюсь, Вы, господин поручик, резко отрицательно отзывались о только что прочитанном приказе?
Он уныло кивает. Весь его вид словно кричит: "Принесла же его нелегкая!"
— Господин поручик, мне кажется, что в разумной осторожности нет ничего предосудительного. Или я не прав?
— Правы, господин полковник, — с убитым видом рапортует "жертва".
— И мне кажется, что если Вы не станете без толку подставлять башку под пули, а горло — под нож, то от этого будет лучше всем. Кроме наших врагов.
Все четверо молча ждут, когда окончится очередная порция нравоучений. Черт побери, я же им добра желаю, а они смотрят на меня, как… как на скрягу, который не желает поделиться с ними их законной долей славы и орденов. Славы и орденов… А это мысль!
— Вот что, юноши — говорю я уже совсем другим тоном — а стреляете Вы хорошо? Я имею в виду — из пистолета?
Они удивлены. Вопрос сбивает их с толку, но они с готовностью кивают. Один вытаскивает из кармана серебряные часы с гравировкой "Юнкеру Иличеву за отличие в стрельбе", второй гордо демонстрирует значок снайпера на груди. Остальные двое просят верить им на слово. Поверим.
— Если я правильно помню, никто из Вас не шифровальщик и не картограф — верно?
Они подтверждают мою правоту. Двое — из разведки, один связист и один — из группы начхима.
— Тогда у меня есть к Вам, молодые люди, одно предложение. Что Вы думаете о ловле на живца?
— Как это, господин полковник? — один из разведчиков удивленно смотрит на меня, явно не желая верить в услышанное.
— Сейчас объясню…
…Через полчаса я, в гордом одиночестве, шагаю по темной улочке. Интересно, они долго выслеживают свою жертву, или действуют спонтанно? Больно уж я «вкусная» мишень: подмышкой у меня зажата кожаная папка для документов. Ни дать, ни взять — офицер торопится в комендатуру с важными документами. И, если учесть чин, документы наверняка представляют большой интерес для диверсантов…
В принципе, я человек трусоватый. Вернее сказать, таков я обычно. Но иногда мне точно шлея под хвост попадает, и тогда… Тогда можно устроить так, что я пойду вперед, изображая из себя живца, а метрах в ста за мной осторожно крадутся четверо молодых офицеров с автоматами. Охота началась, господа! А она, как известно, пуще неволи…
Что это? Показалось, или в самом деле тень мелькнула? А ну-ка… Теперь самое главное — не напрягаться и не выдать, что я готов к нападению… Нет, вру. Самое главное сейчас — это не дать себя убить. Я постараюсь…
