Подполковник Всеволод Соколов .
– Господин подполковник, бригада на связи!
Я нагибаюсь в башню, и в этот момент в откинутый люк со звоном ударяет пуля. Как я оказываюсь внутри танка, вспомнить я уже не могу. Должно быть просто нырнул, как в воду, "рыбкой". Над головой (а вернее – над ногами) с грохотом захлопывается люк. Я извиваюсь как червяк, и, после нескольких судорожных телодвижений, заехав сапогом в челюсть заряжающему Семенчуку, оказываюсь в нормальном положении, головой к верху, а задом к низу.
В смотровые щели командирской башенки мне видно, что на площади вспыхивает и тотчас спадает суета. Видимо, все в порядке и можно вылезать. Я открываю люк. На руинах какого-то строения толпа стрелков. Я окликаю Карташова:
– Что там, Николай Николаевич?
– Да мои орлы французов каких-то бьют. Ишь, гадины, стрелять затеяли.
Его южный говорок звучит успокаивающе, и я вылезаю из машины.
– Пойдемте, Николай Николаевич, пройдемся, посмотрим на этих героических "лягушек".
– Ну что ж, Всеволод Львович, пойдемте, взглянем.
Он вытаскивает из кармана кителя портсигар:
– Угощайтесь.
– Благодарю.
Карташов – южанин, и ему постоянно присылают в посылках душистую одесскую "Сальву". Моя "Элита" ни чуть не хуже, но отказываться не удобно. Да и не хочется. Я вынимаю зажигалку, и мы закуриваем.
Группа мотострелков расступается при виде офицеров. Один из них, веснушчатый парень с плутоватым рязанским лицом бойко рапортует:
– Так что разрешите доложить господин подполковник: вот они самые в господина подполковника, – неопределенный жест в сторону моей скромной особы, – стреляли. Тольки промахнулися. А энто вот, разрешите доложить, командир отделения Жежеря, – неопределенный жест в сторону здоровенного хохла с лычками, – их из пэпэдэшки срезал. А которые живые, так тем мы, разрешите доложить, сапогами ума вложили, чтоб знали, лягвы, в кого целить! Рапорт отдал унтер-офицер Прохоров.
Черт, он что, издевается? Что бы в дружинной дивизии так рапортовали, да быть такого не может! Но, всмотревшись в его хитрющую морду, я понимаю: парень просто изгаляется. Как-никак, а я – их должник. Не срежь Жежеря вовремя этого франка, сейчас бы я рапортовал. У райских врат.
– Благодарю за службу, парни. С разрешения Вашего комбата, с меня четверть водки.
Карташов одобрительно кивает, и мотострелки взрываются радостным:
– Рады стараться!
Мне любопытно взглянуть на моего несостоявшегося убийцу, и я продвигаюсь вперед. Перун-батюшка, да не может быть! Сжав в руках винтовку, передо мной, лицом вниз, лежит человек в генеральском кепи с красным верхом. У меня пересыхает в горле:
– Николай Николаевич! Позвольте Вас на минутку.
Карташов подходит и удивленно замирает. Затем машет рукой своим бойцам:
– Перевернуть!
Перед нами лежит очень высокий человек с худощавым носатым лицом. Я нагибаюсь и обыскиваю френч убитого. Удостоверение? Так-с, посмотрим. Сражаясь с французским правописанием, я, наконец, вымучиваю из себя перевод: "Генерал-майор Шарль де Голль". Это что же, тот самый, который "Механизированную армию" написал? Неисповедимы пути твои, Господи!
