В город, в атаку? В этот ад?!
– Господин генерал-лейтенант, нас выводили в тыл, поэтому у нас практически нет боеприпасов…
– Сколько есть?
– У кого семь, у кого восемь снарядов на ствол. Патронов – по сотне на пулемет.
Он мрачнеет, долго молчит, а потом произносит:
– Понимаешь, надо. Других все равно нет, а вы хоть прикроете броней.
Да все я понимаю.
– Я знаю, что посылаю тебя только что не на верную смерть, но, – Малиновский берет меня за руку и пристально смотрит в глаза, – но ты ведь везучий, я ж помню. Тебя ж два раза, считай, хоронили…
– Слушаюсь, – я вскидываю руку к шлемофону, и, уже повернувшись к выходу, позволяю себе мелкую дерзость, – Бог – Троицу любит?
Выхожу я четким строевым шагом, унося на своей спине последнее пожелание Родиона Яковлевича: "Вернись сам, соратник!"
На улице у танков стоят мои ребята. Смотрят радостно: Суворин выкатился из штаба с новеньким "Владимиром" на груди и рассказал, что меня награждают. Теперь все ждут обмывания…
– Полк, становись.
Они встают возле машин, и все еще ждут чуда.
– Ребята, – голос предательски срывается, – братцы. На выходе из сеттльмента залегла пехота. Надо идти поднимать, потому, что если они покатятся назад, то можно потерять даже то, что уже заняли. А тогда – вся операция была бессмысленной. Вот так вот, соратники.
Я вижу их враз помрачневшие лица. Кто-то тихо произносит:
– На верную погибель идти…
– Да, черт побери, да! На смерть идти придется и атаковать мы будем сами, без чьей-либо помощи… Тем более что боекомплект нам не пополнят. Но идти надо. Все, что я могу пообещать – всех выживших представлю к "Георгию". Парни, я в вас верю!
Я уже поворачиваюсь к своей "тридцатке", как вдруг Суворин низким, охрипшим голосом затягивает песню 25-го года:
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой!
С жидовской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна!
Идет война народная,
Священная война!
Кто-то подхватывает, и мы расходимся к танкам под чеканные слова:
Гнилой жидовской нечисти
Загоним пулю в лоб!
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна!
Идет война народная,
Священная война!
Наши танки идут вперед. Поскорее проскочить сеттльмент насквозь и поднять эту клятую "пехтуру", этих "топтунов", чтоб им "на том свете галушкой подавиться", как любит выражаться Пивень. Мы проносимся через остатки окраинных улиц, мимо разбитых, точно раздавленных великанским сапогом домов. Вот гаубичная батарея, у которой имеет смысл остановится и немного разобраться в обстановке. Высовываюсь из люка:
– Кто командир?
Подходит невысокий штабс-капитан:
– Штабс-капитан Берг.
– Подполковник Соколов. Соратник, кто командует атакой из сеттльмента?
– Полковник Дегтярев и генерал Приколо. Они на НП, вон там, – артиллерист показывает рукой. Только на танке туда лучше не соваться.
– Связь с ними есть?
– Да.
– Штабс-капитан, свяжитесь с полковником (Стану я связываться с итальяшками, как же. Да я по Испании их помню!) и скажите ему, что через пять минут мы поддержим его пехоту броней. Пусть поднимает всех, кто у него остался и идет за нами.
Берг козыряет и бежит к телефону. Ну, пора и нам…
– Я – Ворон. "Коробочки", идем в три линии. Первая линия – Суворин, вторая – я, третья – Фок. Вопросы?
Молчание.
– Ну, братцы, с Богом! Вернитесь сами!
Нашего появления макаки не ожидали. Мы идем медленно, стараясь не передавить своих. Но уже после первых танков я вижу, как начинают подниматься солдаты, вжимавшиеся до этого в землю-матушку. Так, а вон и пулеметное гнездо.
– Стой! Михаэль, сделаешь его с одного выстрела?
– Так точно, господин подполковник!
– Давай!
Айзенштайн наводит орудие. Б-А-А-У-М! Есть! Попал, родненький!
Дальше, дальше, дальше. С той стороны бросается к танкам группа людей с бамбуковыми шестами в руках. Смертники. Их поливают из пулеметов, но до двух танков они все же добегают. Встают огненные столбы взрывов. Отъездились, соратники.
– Вперед, ребята! Берегись смертников!
Подойдем чуть-чуть ближе, еще ближе. Вот он, ДОТ на две амбразуры. Айзенштайн долго целится… Выстрел и одновременно "тридцатка" содрогается от страшного удара. В нас попали! Тут же мой мехвод Рогатин басит:
