Вполне разделяя пафос осуждения антинаучной идеализации Грозного и кровавых методов утверждения им своей власти, следует заметить, что в пылу полемики исследователь сам допускает предвзятый подход к явлениям. Вслед за В. О. Ключевским С. Б. Веселовский утверждает, что опричнина на деле свелась к истреблению лиц и «подействовала сильнее на нервы и воображение современников, чем на государственный порядок».
Близкой точки зрения на суть опричнины придерживается в наши дни В. Б. Кобрин. Поставив перед собой весьма полезную задачу — «разобраться в накопившейся разноголосице и…определить, в чем же состояли конкретные результаты опричнины в области феодального землевладения», — исследователь приходит к выводу, что традиционные представления о значении политической борьбы внутри феодального класса — между боярством и дворянством — ошибочно преувеличены. В действительности, как полагает В. Б. Кобрин, речь может идти лишь о противоречиях между верхами и низами одной социальной группы, о недовольстве рядовых феодалов привилегированным положением крупных, подобно тому как всегда возникали противоречия между рядовым приходским духовенством и епископатом, офицерством армейским и гвардейским и т. п.
Избранные В. Б. Кобриным аналогии, число которых можно было бы бесконечно увеличить (указать, скажем, на противоречия между купцами 1-й и 2-й гильдии, между унтер-офицерами и солдатами и т. п.) достаточно ясно говорят о том, сколь незначительными по своему социальному содержанию представляются ему причины ожесточенной политической борьбы, сотрясавшей Московское государство во времена Грозного и его опричнины. Борьбу боярства и дворянства в XVI в. В. Б. Кобрин в конечном счете объявляем мифом.[7] Подобный подход объективно возвращает нас к оценке опричнины как «бессмысленной» в принципе, т. е. не имеющей ни серьезных социально-политических корней, пи серьезных социально-политических последствий затее царя-тирана.
В противоположность такому взгляду большая часть советских исследователей считает, что в основе внутриполитической борьбы, разразившейся в эпоху Грозного, лежит значительный социальный конфликт. Разобраться в социальной сущности, в истинных масштабах и исторической значимости этого конфликта — серьезная, хотя и непростая задача.
Почти 50 лет тому назад Г. Н. Бибиков уверенно утверждал: «То, что режим террора был направлен в первую очередь против боярства, представляет собой настолько установившееся мнение, что вряд ли в настоящее время кто-нибудь будет против него возражать».[8] Обратившись и к более поздним трудам, мы встретимся с тем же толкованием смысла и значения опричнины.
Характеризуя опричнину как «столкновение между могущественной феодальной аристократией и поднимающейся самодержавной монархией», Р. Г. Скрынников замечает: «Конфликт, вообще говоря, обычный». Именно так — конфликт абсолютно «обычный» в том, однако, смысле, что историки, признающие в основе внутренней политики Грозного реальный социальный конфликт, видят его обычно таким: на одной стороне — царь, опирающийся на новое служилое дворянство, на другой — родовитые вельможи — вотчинники и их вассалы.
Между тем количество фактов, не укладывающихся в прокрустово ложе теории «обычного конфликта», весьма внушительно. Это давно уже делало ее уязвимой для критики. «Царь бил не одних бояр и даже не бояр преимущественно», — констатировал В. О. Ключевский. С. Б. Веселовский показал, что политика земельных конфискаций также была направлена главным образом не «против старого землевладения… бывших удельных князей». Жертвами земельных конфискаций оказывались многочисленные представители «худородной» служилой массы, интересы которой, согласно классической схеме, Иван Грозный защищал.
Исследование земельных переустройств времен Грозного, проведенное В. Б. Кобриным, подкрепило мнение С. Б. Веселовского о том, что политика земельных конфискаций в годы опричнины была направлена в основном не против крупного землевладения.
Нельзя не заметить также, что теория «обычного конфликта» во многом напоминает концепцию С. Ф. Платонова, который видел смысл опричнины именно в борьбе монархии с могущественной феодальной аристократией.
