Фирма торговала как простыми, доступными небогатым хозяевам сельхозинвентарем типа пароконных сеялок, сенокосилок, железнокорпусных борон, лобогреек, однолемешных и многолемешных плугов, конных граблей, так и более дорогостоящими самосбросами-самовязами – машинами для жатвы зерновых требующими трехпарной конной тяги. Также пользовались спросом соломорезки и зерноочистительные молотилки. Но дорогие машины могли применять только в относительно крупных хозяйствах, так как они имели привод от локомобильных двигателей. Одним из самых богатых клиентов фирмы являлся некто Мурзин, бывший тобольский крестьянин, приехавший совсем молодым парнем на строительство КВЖД и с тех пор здесь осевший, разбогатевший. Его имение именовалось скромно Заимка, но на самом деле то было поместье, включавшее большой дом и множество хозяйственных и прочих построек. Мурзин имел до ста десятин земли в долине прилегавшей к КВЖД. Та долина лежала между отрогами Хингана, которые защищали ее от северных ветров, имела свой микроклимат, и в ней всегда зимой скапливалось много снега. Впервые попав сюда, Иван не мог не удивиться сходству этих мест с его родными. Он прямо об этом и сказал хозяину:
– У нас Бухтарминская долина ну почти точь в точь как здесь…
– Знаю я ваши места, приходилось бывать, когда в двенадцатом годе за сортовым зерном ездил. Как же, знатные места, для хлебопашества очень подходящие. Только вот суховато тама у вас, тута лето куда влажнее, а главное гляди, – хозяин ковырнул каблуком землю и поднял кусочек. – Видал земелька? Чистый чернозем, у вас тама не такая.
Иван вынужденно признал правоту слов хозяина, действительно места здесь были на редкость плодородные. О том свидетельствовали и урожаи. Мурзин сеял в основном пшеницу, и она в условиях многоснежной зимы, влажного и теплого лета давала превосходные урожаи в первую очередь озимых, заметно превосходя даже бухтарминские в лучшие годы.
– Солнца тут у вас больше нашего, вы ж южнее, – высказал некое «оправдание» местных высоких урожаев Иван.
– Тута оно все вместе. Я ж тебе говорю, и влага, и земля, и работники здесь у меня знаешь какие? Китайцы. Оне мне за самую малую плату готовы всю земельку руками перебрать, просеять, весь осот с молочаем повыдергивать. Я только их нанимаю. Тут ко мне наши в прошлый год приходили, семья из под Красноярска. Куды там, к такой работе не приучены. Я их почтишто сразу и рассчитал. Говорят, за такие деньги горб наживать не будем… Ну, раз не будете, так ступайте, у меня этих китайцев вона в очереди каждую весну и осень приходят, отбою нет, – Мурзин крепкий сорокапятилетний мужик в картузе и поддевке указал на пропалывающих его поля китайских поденьщиков.
И все-таки убирать свои чудо-урожаи только вручную Мурзин считал невыгодным делом, да и не хотел слишком уж зависеть от настроения китайских крестьян – среди них тоже начались брожения и некоторые уже не соглашались работать за ту плату, что назначал хозяин. В этот год Мурзин решил большую часть урожая убрать машинами, которые он и заказал у Чурина, а Иван приехал в качестве продавца-консультанта.
Но особенно часто Ивану приходилось ездить в Трехречье. Здесь жили в основном забайкальские казаки, перебравшиеся из приграничных станиц с российского берега Аргуни, на китайский. В этих местах они еще с незапамятных времен имели свои выпасы и заимки. В сентябре-октябре 1920 года, когда белые отступали из Забайкалья, к уже существующему казачьему населению в речных долинах правых притоков Аргуни – Ганн, Дербул, Хаул – добавилась еще масса казаков и членов их семей, как забайкальских, так и сибирских с оренбургскими. Они осели в стихийно возникших казачьих поселках, и большинство вернулись к мирному труду. Казаки в Трехречье жили по своим законам, соблюдая вековые традиции: в поселках – выборные атаманы, в самом большом поселке-станице – станичный атаман. Невероятно, но здесь, на чужбине казаки жили материально значительно лучше, чем на родине до революции. Китайские власти совершенно не вникали в их жизнь, никакого китайского населения в Трехречье не было и не возникало конфликтов, наподобие тех, что регулярно случались в свое время у казаков: оренбргских, уральских, семиреченских, сибирских с киргиз-кайсацами, или забайкальских с бурятами. И главное, никакой обязательной воинской повинности, столь материально и морально тяжелой, здесь казаки как иностранцы не несли. Все взаимоотношения с китайской администрацией ограничивались сбором налогов. Но налоги были настолько низки, что давали возможность бурного развития хозяйств эмигрировавших в Китай казаков. Они поднимали целину, сеяли пшеницу, заготавливали сено, выращивали овец, коров, лошадей. В самых крупных поселках открывались православные храмы, отмечались все церковные праздники, почти в каждом поселке имелась школа со старым дореволюционным устройством. Всего в Трехречье насчитывалось до восьмисот русских земледельческих хозяйств с населением свыше пяти тысяч человек. Именно Трехречье стало основным источником для поставки в Харбин некоторых видов сельскохозяйственного сырья, в том числе и для фирмы Чурина. Ну и, конечно, в Трехречье отделение сельхозмашин командировало Ивана – казаку легче договориться с казаками и продать им сельхозинвентарь.
