– Да, это вы верно говорите. Церемонии сейчас разводить некогда, – рубанул воздух ладонью, и скрипнул ремнями портупеи Вальковский. – Вы, конечно, в курсе, что в Большенарымском мятеж и там свержена советская власть. Часть мятежников во главе с вашим одностаничником, анненковским офицером, сотником Решетниковым захватили поселки Малокрасноярский, Черемшанский, Вороньий и сейчас готовятся наступать на Гусиную пристань и Усть-Бухтарму. Нам стало известно, что в станице также активизировались контрреволюционные элементы, которые готовят восстание против советской власти. Вы человек разумный, среди казаков пользуетесь большим авторитетом. Вы не можете не понимать, что если даже Решетников с помощью мятежа местных казаков и возьмет станицу, даже перебьет, перевешает всех нас, коммунистов, – Вальковский невольно, исподлобья посмотрел на явно трусящих и ежащихся от его слов членов ревкома… – его все одно рано или поздно разобьют. В общем, мы предлагаем вам помочь как советской власти, так и своим одностаничникам, – Вальковский замолчал, уперев взгляд в Тихона Никитича. Остальные коммунисты тоже все как один обратили свои безмолвные взгляды на бывшего атамана.
– И как же это, господа, или, извините, товарищи, я вам помогу? – после некоторого раздумья спросил Тихон Никитич, хотя, конечно, понимал, чего именно хотят от него.
– Вы должны выступить на общем собрании и разъяснить казакам, что их всех ждет в случае поддержки мятежа.
В кабинете повисло тягостное молчание. И если Вальковский, человек не раз смотревший смерти в глаза, сохранял внешнее спокойствие, то большинство прочих заметно нервничали, явно опасаясь, что бывший атаман откажется сотрудничать.
– Нет… ни на каком собрании я выступать не буду, – наконец, ответил Тихон Никитич.
– Вы что же, отказываетесь нам помочь!? – в голосе начальника гарнизона «звякнул» металл.
– Нет, не отказываюсь. Только боюсь добровольно на этот ваш митинг, никто не придет, а что-то втолковывать насильно согнанным людям… Да и голос у меня не настолько громкий, боюсь те, что подальше стоять будут не разберут и не поймут, что я буду говорить. Я предлагаю другое.
– Что же? – с интересом спросил заметно воспрявший духом Вальковский.
– Думаю, раньше чем с завтрашнего утра те казаки, что тимофеевский отряд разбили, не выступят… – Тихон Никитич чуть усмехнулся, дескать, хоть вы и не говорите об этом, но всем уже известно о бое произошедшем всего в пятнадцати верстах от станицы. – Потому, господа, я сам обойду несколько домов и поговорю с казаками, со стариками… Попробую их уговорить не подниматься…
– Ну что вы? Сколько дворов так вы успеете обойти, в станице же их больше шестисот, – возразил Вальковский.
– Товарищ Вальковский… тут это… такое дело, Тихон Никитич прав. Всех обходить и не надо, достаточно и десятка дворов. Тут же многие родня друг дружке. Так что те, кого он уговорит, сразу же за собой других потянут, те третьих. А в простом разговоре он скорее все разобъяснит, Никитич, он это умеет… Пусть делает как хочет, может в самом деле толк выйдет, – высказал общее мнение членов ревкома бывший батрак-новосел, живший с семьей в станице уже лет десять и кочевавший от одного хозяина к другому, и вот дождавшемуся, так сказать, «своего часа».
– Ну что ж попробуйте, если вам кажется, что так будет лучше, – не очень уверенно согласился Вальковский.
– Только у меня будет одно условие, – чуть повысил голос Тихон Никитич.
– Вы хотите, чтобы ваш поступок потом был учтен советской властью? Не беспокойтесь, если вам удастся удержать казаков от мятежа, я лично телеграфирую о вашей роли в этом деле, – поспешил заверить Вальковский.
– Да нет, я не о себе, – усмехнулся такой «догадливости» Тихон Никитич. – Я хочу попросить за мать и отца Решетникова, чтобы их потом не обвинили за сына.
– Вон оно что, – удивился начальник гарнизона. Ну, это уже не я, а ваша гражданская власть решать будет, вот они, члены вашего ревкома, он кивнул на сидящих членов комьячейки.
– Да то и не от нас, от уездных властей будет зависеть. Мы то что, мы понимаем, старики тут не при чем. А ежели из уездной ЧеКи сюда дознавателей, комиссию пришлют, тут уж и нас не спросют, – избавил коммунистов от ответа на столь щекотливый вопрос председатель станичного ревкома.
