Все заметки следует датировать 1849–1850 гг. Книгу Снегирева “Русские простонародные праздники и суеверные обряды”, с которой Гоголь познакомился еще в конце 30-х годов, он просил настойчиво выслать ему за границу в начале 1847 г. вместе с другими книгами, которые бы помогли ему “окунуться покрепче в коренной русский дух” (письмо к Н. М. Языкову от 20 января 1847 г.); она была, после ряда повторных просьб, выслана ему в июне С. П. Шевыревым, и Гоголь в письме к последнему от 2 декабря 1847 г. дал о ней обстоятельный отзыв. Тогда же Гоголь сделал, на основании книги Снегирева, ряд записей в своей записной книжке (“Святки”, “Заклинанье весны”, “Радуница”, “Юрьев день” — см. Гоголь. АН СССР, т. VII, стр. 361–371). В отличие от этих записей, составление более пространных заметок (“Земледельческие праздники” и др.), для которых Гоголь использовал ту же книгу Снегирева, нужно отнести ко времени не ранее 1849 г., так как можно с уверенностью утверждать, что заметки эти сделаны Гоголем после тех заметок о народных праздниках, для которых Гоголь использовал книгу Сахарова: Гоголь использовал у Снегирева лишь те главы, для которых он не мог найти материал у Сахарова, главы же, для которых он уже собрал необходимый ему материал, он оставил неиспользованными.
Кроме материалов, являющихся оригинальными заметками и набросками Гоголя, сохранились следующие этнографические выписки Гоголя:
1. Конспект книги Н. Нефедьева “Подробные сведения о волжских калмыках”. СПб., 1834.
2. Заметка “Народные поверья в селе Лопуховке Саратовской губернии”, представляющая собой выписку из статьи А. Борисова “Село Лопуховка”, помещенной в “Саратовских губернских ведомостях”, № 17 от 27 апреля 1846 г., стр. 117–119 (см. “Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя”, в. 3, СПб., 1909, стр. 418–431 и 450–451).
Заметки Гоголя по этнографии и фольклору, как и конспект книги Палласа, связаны с работой Гоголя над вторым томом “Мертвых душ” и замыслами “живой географии России”, для которых они должны были служить материалом. Заметки о травниках, о “народных замечаниях на явления природы” и помещенная в следующем разделе настоящего тома заметка о “цветочном барометре” — это материал задуманной Гоголем “народной ботаники”. О постоянном интересе Гоголя к ботанике в конце 1840-х годов свидетельствует работа Гоголя над книгой Палласа, а также многочисленные воспоминания (Л. И. Арнольди, Д. А. Оболенского, Я. К. Грота). По словам Арнольди, Гоголь говорил ему во время совместной поездки в Калугу летом 1849 г., что “всегда любил ботанику и в особенности любил знать свойства, качество растений и доискиваться, под какими именами эти растения известны в народе и на что им употребляются” (“Русский вестник”, 1852, № I, стр. 68). Д. А. Оболенский вспоминает, что на обратном пути в Москву “утром во время пути, при всякой остановке, выходил Гоголь на дорогу и рвал цветы, и ежели при том находились мужик или баба, всегда спрашивал название цветов; он уверял меня, что один и тот же цветок в разных местностях имеет разные названия и что, собирая эти разные названия, он выучил много новых слов, которые у него пойдут в дело” (“Русская старина”, 1873, XII, стр. 943). Дочь А. О. Смирновой, О. Н. Смирнова рассказывает, что Гоголь хотел составить “народную ботанику, в которую предполагал внести не только сравнительный словарь народных названий растений, но и легенды о цветах” (“Сборник общества любителей российской словесности на 1891 г.”, М., 1891, стр. 113). Сохранился гербарий, составленный Гоголем (возможно, для его сестры О. В. Гоголь), с написанными на латинском языке названиями трав и их медицинскими обозначениями (хранится в ИМ).
