– Влюбился бы в овдовевшую Туллию, как Брут и мой двоюродный братец, Вулкаций?!
– Ну хоть и не в нее... я терпеть не могу эту злую, гордую царевну; ее сестра, жена Тарквиния, несравненно лучше ее во всех отношениях и если бы я когда-нибудь позволил себе влюбиться, то...
– В эту царскую дочь?
Арпин не ответил, сдержав, затаив глубокий вздох.
– Умерший Арунс, все говорят, любил ее, – продолжал Виргиний после некоторого молчанья.
– Что нам до этого?! – возразил Арпин, стараясь казаться равнодушным.
– Брут подозревает...
– Подозревает, – он это говорил моим господам, – будто жена отравила Арунса из ревности к своей сестре.
– Это глупости!.. Брут всему Риму известен за чудака, каких мало.
– Он не меньше Вулкация влюблен в Туллию.
– Знаю... но, овдовевши, Туллия не пойдет вторым браком ни за Брута, ни за Вулкация... эх, мой дед много говорил с Марком про нее!.. Они не знали, что я слушаю, притаившись в другой комнате... Туллия затеяла не то... ах!.. Страшное!..
– Что?..
– Дед говорил намеками; я всего не понял... между Вулкацием и Брутом разница в том, что чудак, не добившись взаимности, оклеветал Туллию в безвременной смерти мужа, а Вулкаций старается забыть ее.
– С кем? С твоею Амальтеей?
– Амальтея до сих пор не знает, что преследовавший ее невольник Вераний был патриций фамилии Вулкациев. Я ничего не сказал ей.
– Я слышал, будто дед намеревался послать тебя сегодня в деревню.
– Да... ради сущих пустяков... ах, эта деревня! Не будь там Амальтеи, я не мог бы тебе выразить, до чего эта деревня надоела мне!.. Старуха, которая перевязала мою рану, говорила, что мне два дня будет худо от твоей царапины, а дед... разве он на это посмотрит?! Я должен сейчас ехать; старуха говорила, что даже повозка давно ждет, – еще с самого начала нашего поединка.
– Возьми меня с собой, Виргиний, если не сердишься. Господин велел мне скрыться; я, вероятно, уйду на время в Самний, к моей матери.
– Зачем? Неужели мой дед к Скавру придирается за мою рану?
– Нет, дело хуже: когда я забросил твою секиру, она попала в Вулкация, твоего дядю.
Виргиний засмеялся.
– В Вулкация?! Ты в него попал моею секирой!.. Судьба!.. Давно мне хотелось поподчевать дядюшку-забияку чем-нибудь вроде обуха за его сплетни обо мне, доносы деду, всякие каверзы, клеветы, напраслины. Ты попал в Вулкация!.. Я ничего не разобрал тогда в саду без ума от боли при общем крике, не помню, как отвели меня сюда перевязывать рану; я полагал, что этим гамом славят тебя и жалеют меня.
– Куда там!.. О нас теперь позабыли.
– Конечно... все примутся выражать соболезнование моему дядюшке, растирать его синяк, но искренно едва ли кто пожалеет его, разве один мой дед...
– Дело хуже, Виргиний; твой дядя убит наповал.
– Дядя Вулкаций убит наповал?!
Что почувствовал Виргиний при этом известии, трудно выразить: жертвой случайной катастрофы был не кровный его родственник, а лишь бывший мужем его давно умершей тетки, человек сварливый, злопамятный, мучивший его, как второй деспот, вместе с дедом, но тем не менее, юноша ужаснулся.
Меткий удар Арпина мог сразить и царя, и его отца Скавра, и всякого другого из присутствовавших на тризне.
Еще не одумавшись, не разобрав своих мыслей, Виргиний ясно сознал пока одно то, что случайным виновником катастрофы оказался его друг. Это леденило его сердце. Он широко раскрыл глаза, не в силах вымолвить в ответ ни слова.
– Да я не шучу, Виргиний, – снова заговорил Арпин, поняв всю силу впечатления, произведенного ужасным известием на юношу, – я должен скорее скрыться, пока меня не схватили; я зашел проститься с тобой и дать тебе клятву над огнем и водою, что убил твоего дядю совершенно случайно, без умысла.
Виргиний еще с минуту безмолвно глядел на своего друга широко раскрытыми глазами, а потом вскрикнул так дико, что тот отскочил от него.
– Арпин, ты погиб... Скавру не бороться с Руфом! Уходи в Самний; это одно остается тебе; уходи, пока общий ужас не прошел, переполох не угомонился. Царь не любит моего деда за двуличность, коварство, но по обязанности уважает, как фламина; он прикажет Скавру выдать тебя на казнь.
