Набег этрусков - страница 46

Занавес одной из дверей атриума распахнулся и на ее пороге явилась Туллия-вдова.

Гордо выпрямившись, подошла она к очагу и остановилась перед зятем, освещенная ярким, красным, как бы зловещим, пламенем.

Поверх ее белого платья, на ней была длинная теплая кофта из толстой шерстяной ткани с широкими рукавами, вышитая по белому разноцветными узорами, так как обязательный 30-дневный траур царевны по мужу кончился.

Ее роскошные волосы не заплетены, а лишь свернуты на затылке и прикреплены золотою гребенкой; взглянув на них, можно было подумать, что это лежит свернувшись ядовитая, черная змея.

Над белым, широким лбом царевны сияла при блеске очага золотая повязка; на шее и груди сверкали в несколько рядов крупные топазовые бусы самой чистой воды. Повелительно подняв руку, Туллия строго сказала:

– Тарквиний, не щади изменника!..

Царевич взглянул на сестру своей жены, и с ним произошло то же, что случилось когда-то с Брутом.

Взор Туллии вдовы обладал тою, недоступною человеческой науке силой, которую в наше время называют магнетизмом, а в те невежественные времена считали сверхъестественною властью волшебных чар или благоволения богов.

Взор красавицы Туллии подчинял ей волю каждого, взглянувшего на нее в такую минуту ее вдохновения.

Глаза Тарквиния, как прикованные, остановились на ее лице.

Не дав времени ни ему, ни своей сестре возразить, Туллия продолжала:

– Раб ты, Тарквиний, или правитель Рима?.. Если раб, покоряйся моей слабодушной сестре; если правитель – прояви твою волю, могучую, беспощадную власть, карай изменников!.. Зачем ты, сестра, просишь милости пленному!.. Почему он тебе дорог в ущерб славе твоего мужа!.. Я знаю: ты видела, как его вели в темницу; ты узнала этого Авфидия; ты была с ним знакома у жены Турна; его красота возбудила твою жалость; ты желаешь спасти ему жизнь, потому что он молод... Сестра, ты влюбилась в Авфидия; я это подозреваю давно, а теперь убедилась. Ты не любишь ни твоего мужа, ни самого Рима. Ты изменница; ты достойна быть брошенной с Тарпеи вместе с этим Авфидием... Ты та, о которой пела Сивилла у храма Януса.

– Да, я видала Авфидия в доме Турна, – ответила добрая царевна со спокойною рассудительностью, – но я не питала к нему чувство сильнее, чем уважение к каждому хорошему человеку. Сивилла не могла петь обо мне; это была бы ложь в устах чародейки.

– A-a!.. Изменник кажется тебе хорошим!..

– Тогда он изменником не был, и сам мой муж не знает, считает ли его таким царь.

– Вместо того, чтобы укреплять мужество, поддерживать энергию Тарквиния, ты его сбиваешь с толка. Я на твоем месте дала бы славу Риму и мужу; весь мир узнал бы обо мне!..

Она кинула на сестру и на зятя взор, полный горделивого презренья, и вышла, напевая узнанную ею от Вулкация импровизацию Сивиллы:

Тарквиний любил ее давно, как подругу детства, похожую на него самого характером; теперь он влюбился в нее, как в красивую женщину, забыв, что это сестра жены его.

Он побежал за Туллией, призывая ее в порыве внезапно вспыхнувшей безумной страсти, но дверь ее отделения оказалась запертою, и ему не отперли, сколько он не стучал.

Вернувшись назад, Тарквиний застал свою жену плачущею горькими слезами от незаслуженного оскорбления сестры, и страсть внушила ему гнусный предлог к ее погублению; он сделала вид, даже сам себя уверил, будто ревнует ее к пленному этруску, зятю Турна, будто верит клевете вдовы на родную сестру.

– Завтра же дорогой тебе Авфидий будет непременно казнен! – сказал он жене и несмешливо и злобно.

Несчастная царевна упала пред ним на колена, говоря:

– Что я тебе сделала?!

Удар ногою в грудь был ей ответом взбешенного человека.

Деспот убежал в сад и стал там декламировать с пафосом предвещанье Диркеи.

И ярость и страсть кипели в его груди до того сильно, что Тарквиний стал перемешивать в своей памяти заладившиеся ему стихи; как голодный волк, ищущий добычи, жертвы, на которую мог бы излить все, что чувствовал от накипевшей злобы, Тарквиний бродил по саду, не замечая погоды.