Невесомость вносила свои поправки-Эдель воспарил с сиденья на долю секунды раньше. Мак зажмурился и потянул рычаг реактора. Пилота швырнуло в стену рубки, но он схватился за подлокотник и, распластанный почти горизонтально, уперся плечом в рукоять рычага. У Мака не хватило духу отодрать от подлокотника сухую кисть, на которой многочисленные перегрузки вывели синие узоры жил. Он резко разжал ладонь, поддержал падающего пилота и потащил к биостату, сбив по дороге рычаг на два деления от нуля. Эдель вывернулся, боднул головой в живот. На мгновение Мак остолбенел, ловя ртом воздух. Невесомость мягко опрокинула его, и старик завис над ним, стиснув кулаки, готовый к защите попранных командирских прав.
Мак оттолкнулся от пола, сгреб пилота в охапку, отбросил к стене. Отдача швырнула и его самого, он ударился о пульт, ощупью нашел рычаг. Толкать было неудобно, но он толкал, толкал и смотрел, как Эдель тяжело переворачивается, как перегрузка распрямляет его тело и не может распрямить, повторяя изгиб стены. Но пилот упорно отклеивается и ползет, трудно и дико ползет к креслу, дотягивается до рычага... Мак люто ненавидел его лицо-сведенные болью глаза, обвисшие мокрые усы, струйку слюны пополам с кровью, бегущую из уголка рта. А заодно и Космос, и дурацкий полет. Старик наваливался изо всех сил и все же уступал, уступал миллиметр за миллиметром. Потом снова наваливался, рывком переводил рукоять. Внезапная остановка двигателей еще усиливала инерцию, дергающую оба человеческих тела у пульта, пока Мак снова сгибал старика.
Корабль то бросался вперед, то резко сбрасывал ускорение. От смены перегрузок и .невесомости разламывалась голова. Реактор взревывал. Сирена выла беспрерывно, не успевая давать отбой.
Вдруг Эдель выпустил рычаг, шагнул чуть влево, кулаком ударил Мака в подбородок и тотчас ребром ладони по. горлу. Лак потерял сознание и не рухнул,лицом вниз лишь потому, что вновь наступила невесомость. Тем страшнее выглядели его запрокинутая голова, до белизны стиснутые на рукоятке пальцы, валящееся набок тело.
- Молокосос! - Старик всхлипнул.- Какой молокосос! Да тебе и не снилось то, что знаю я...
Он еcдел в кресле и ни о чем, ну совершенно ни о чем не думал. Головокружительная легкость гуляла по организму. Сквозь закрытые веки резались багровые сполохи колоратора. Все было бы в общем хорошо, если б не сухая трескотня дозиметра. Мак не подавал признаков жизни. Он с трудом уселся у стены, ощупал горло.
- Как это называется?
- Каратэ.
- Спасибо. Запомню.
- Больно?
Мак, не отвечая, прислушался, сосредоточился.
- Что там гудит?
- Дозиметр.
- Нет. За ним. Наава, очнись!
Еле-еле, по искорке, оживился один фасеточный глаз. Тяжелый радиошорох пополз по рубке. Казалось, Наава задыхается.
- Слуш-ш-шаю...
- В чем дело?
- Реактор выходит на неконтролируемый режим.
- Почему?
- Обломился стержень... Поглотитель нейтронов... Цепная реакция...
- Можно что-нибудь сделать?
- Не знаю... Я уже все перепробовала... Помехи...
- Немедленно соберись и скажи хотя бы срок.
Наава шумно вздохнула и выдала на все шкалы тикающую цифру 40. Эдель сидел сгорбленно, отрешенно, будто и не слышал ничего.
- Отключайся,- сказал Мак.- Скис, командир?
- Теперь нет командира. И экипажа больше нет. Есть корабль, ожидающий взрыва.
- У нас в запасе сорок секунд.
- "Сорок секунд подвига". Это у меня уже было. Все было!
- Катапультируй реактор!
- Я устал, так устал. Лучше сразу. Прости, Мак...
- Взаимно.
Старик поднял голову, осмотрел рубку:
- Ничего не будет. Ни нас. Ни тебя.
- Отсюда полета без двигателей лет сто,-равнодушно сказал Мак.-Сколько ты уже отхватил рентген? И сколько еще получишь? Ни ты, ни я не долетим...
- В твои двадцать я бы тоже колебался... Боишься?
- Смерти? Вряд ли. Памяти боюсь. И одиночества, если кто-нибудь из нас... первым...
- Остается семь секунд...
- Ты прав. Сто лет. Лучше сразу. Так надежнее...
- Тогда еще раз прости.
Эдель поднял руку и изо всех сил вдавил красный рубильник. Корабль вздрогнул. Мак ярко, словно в учебном фильме, представил себе, как ропатроны катапультирования вырвали реактор из корпуса "Тополя".
