Неуклюжий разрез, который Пол сделал на скользком желудочном мешке, не оставил никаких сомнений, чем позавтракала омаша. Среди прочих кусков из желудка выпала почти неповрежденная семипалая рука. Дороти схватилась за горло и поспешила отойти со словами:
— В моем положении, между прочим…
— Не падай духом, — крикнул Пол ей вслед. — Самая лучшая хозяйка не должна так переживать оттого, что запачкали пол!
— Отстань! Я не уйду далеко. Прошу прощения, но я сейчас действительно не могу вынести это зрелище. И это я, которая изучала медицину! Мне от одного только вида крови дурно.
— Не переживай, крошка.
— Сам ты крошка! И вымойте потом ваши когти. Вонь дикая.
Миджок что-то взволнованно бормотал. Райт прекратил анатомирование и выбрался наружу, на луг — осторожно, но быстро — к тому месту, где вчера они с Полом обнаружили воинов-пигмеев. Райт поднял маленький череп и кость руки, совершенно очищенные от плоти — возможно, за омаша следовали хищные насекомые — и брошенный лук. Но вместо того, чтобы вернуться в лагерь, Райт обратился лицом на запад и поднял свои находки высоко над головой. Высокий, седой, он прошел шагов двадцать под жаркими лучами солнца в ту сторону, где пигмеи скрылись в джунглях. Там он положил кости на траву и вернулся в укрытие. Пальцы его шевелились, губы шептали что-то себе под нос: старая привычка говорить наполовину с самим собой, наполовину с внешним миром.
— Омаша, — сказал он, — разгрызают этот увеличенный нервный узел. Считают его самым лакомым кусочком, что ли?
Миджок вдруг застонал и завздыхал. Он долго переводил взгляд с нездешней красоты шлюпки на Кристофера Райта и обратно. Он тоже, как и земной ученый, разговаривал сам с собой. И наконец пришел к определенному выводу. Что-то произошло внутри него. Миджок повалился на колени перед Райтом, согнулся в поклоне, схватил человека за руки и прижал его ладони к своему покрытому шерстью лбу и к закрытым глазам.
— Ну что ты, — сказал Райт. — Что ты, друг…
— Вы избраны, — сказал Пол.
— Но я не стану богом.
Миджок отпустил руки своего божества, попятился и сел на подстилку, глядя куда-то вдаль затуманенным взглядом. Райт погладил его большую мохнатую голову. Ученый был одновременно озадачен и польщен.
— Так дело не пойдет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы нас на этой планете сочли богами. Ну разве что мы и в самом деле возвысимся над своей человеческой природой. И чтобы не было никакого Армагеддона в перспективе! А то люди вечно приходят именно к этому. Ну ладно, Миджок быстро освоит язык. По мере того, как он будет узнавать слова, он узнает и то, что все мы без исключения принадлежим к одной и той же большой семье.
Но при звуках его голоса Миджок поднял голову и уставился на Райта с обожанием. По телу его прошел трепет — но не от страха — и он улыбнулся, увидев, что улыбается Райт.
— Надо полагать, у Миджока до сих пор не было бога. Он не достиг еще той стадии развития, на которой разумные существа начинают персонализировать силы природы. Пока для него силы природы — это всего лишь силы природы, а он — сгусток восприятия, еще не отдающий себе отчета, что он знает и чувствует больше, нежели другие животные. Это существо еще не бросило вызов окружающему миру, оно еще не стало достаточно сложным, чтобы приобрести такие черты, как подлость, жестокость, амбициозность…
Дороти подперла щеки кулачками, глядя карими глазами снизу вверх на пожилого ученого. Пол живо вспомнил, как одиннадцать лет назад он поднялся на борт корабля и впервые увидел ее, сидящую в точно такой позе. И он влюбился в нее с первого взгляда, в эту прелестную женщину, которая уже тогда проглядывала в голенастом неуклюжем подростке.
— Док, зачем вы сделали это — там, на лугу?
— Как это зачем, Дороти? Мы должны установить контакт и с пигмеями тоже. Они дальше продвинулись в развитии, чем наш друг Миджок — значит, с ними будет труднее. У них уже сложились свои традиции и, возможно, очень древние. Но установить контакт необходимо.
— Миджок их не любит. Если они придут в наш лагерь…
Райт усмехнулся.
— Вот кой-какие плюсы того, что этот малый считает нас божествами. Я думаю, он будет делать все, что мы прикажем — до тех пор, пока мы не научим его независимости.
