– Апа, вы бы поспали немного, всю ночь вон раненых опекаете. – Лютень присел возле лекарши, помешивающей на небольшом костерке какое-то варево. – Вот так же и Рина меня здесь же, на этом самом месте лечила, – и он потер кулаком бок. – Какую-то травяную кашку на маленьком своем костерке сварила, приложила к больному месту и завязала туго. И мне враз с того полегчевело. Боль спала, и я даже уснуть смог потом.
– Травки здесь нужной мало, – вздохнула Айгуль. – У меня на пояске в мешочке было немного, так все на лечебный взвар ушло. Расскажи мне о дочери, Лютень. Мы со всей этой суетой даже и поговорить-то не успели. Как она там у вас на чужбине? Ты сказал, что сын у вас? Как его назвали? Ты ее не обижаешь? – так и сыпались вопросы от пожилой женщины.
– Да что ты, апа! – отмахнулся Лютень. – Как я могу ее обидеть! Я же люблю ее. А сына, вашего внука, мы Егором назвали. Крепкий карапуз, кричит, настырный такой!
– Игэр, – переиначив на свой лад имя, произнесла Айгуль. – Как же все хорошо, что хоть кто-то живым из нашего рода остался, – и она, отложив в сторону ложку, которой мешала варево, подошла к посапывающим на войлочной подстилушке детям. – Это Айрат, он самый старший из внуков, ему десять, это внучка Гульнур, ей семь, а это Айдар, – погладила она по голове малыша. – Три годика ему, самый младший мой внук он был. Выходит, что теперь есть и еще младше его, – прошептала она и, закрыв лицо ладошками, разрыдалась.
– Ну что ты, что ты, мама? Ну-у, успокойся. Все. Вы у меня под защитой. Я никому больше не дам вас в обиду! – Лютень прижал к груди Айгуль, а она все продолжала рыдать.
Отходили от острова в спешке, нужно было использовать каждый час светлого времени, чтобы пройти подальше. Дымили белым затушенные, залитые водой костры, и к острову причалили две лодки-однодревки. На берег из них выскочили несколько воинов с копьями и топорами на длинных ручках. Они проверили сваленные кучки веток, что служили во время ночлега подстилкой, и внимательно осмотрели каждое костровище. Около небольшого костерка, где готовила свое снадобье Айгуль, двое следопытов сидели особенно долго. Наконец тот, что был постарше, понюхал найденную здесь же тряпицу.
– Раненые тут были, Миляр. Знахарка кого-то лечила. Здесь вот от подстилки сильно кровью пахнет, и вот еще на тряпке ее запах есть. Зря Акпатыр разрешил бабку отпустить, хорошая травница она была. Моему сыну зуб заговорила, а он до этого два дня кричал и спать никому не давал.
– Пошли быстрее, Томай, мы уже и так тут долго торчим, Изерге разозлится – худо нам будет!
Черемисы сбежали к своим однодревкам, оттолкнули их от берега и, сидя в них на корточках, быстро погребли прочь.
Караван медленно тянулся на запад. До конца этих диких мест, по прикидкам Зосима, было еще дней пять пути.
– Не дадут они нам просто так уйти, – ворчал он, оглядывая из-под ладони всю реку. – Словно воронье, вокруг кружат. Даром что ближе к нам более пока что не лезут, видать, хватило им уже науки. Изрядно наши дружинные их стрелами и самострельными болтами побили.
Два дня больших наскоков на караван не было. Черемисы, как видно, в это время собирались с силами и совещались. На третий день задул порывистый ветер. Он не был попутным, его приходилось снова ловить парусами и, поправляя курс, все время работать кормовым, рулевым веслом. С ветром поднялась волна, и теперь ладьи шли дергано, часто сбиваясь с курса. Как видно, это и послужило причиной очередного нападения на караван, такого плотного строя, как ранее, у него уже не было, а значит, можно было и попытать удачу.
– Глядеть в оба, братцы! – крикнул Молчан. – Они со всех сторон к нам подбираются. Смотри, Лютень, ведь явно что-то задумали!
– Да, погляди-ка, видать, к ним за ночь подмога подошла, – кивнул тот за корму, соглашаясь с другом. – Малых однодревок там изрядно прибавилось, да и больших челнов уже, небось, с десятка три есть. Ты у нас ладейщик опытный, как сам-то мыслишь, как они свой бой теперь будут строить?
Молчан хмыкнул и забрался на приступку возле мачты, чтобы окинуть все вокруг взглядом.
