— Дорогая моя, — пробормотала она, — конечно, я знаю это и сама. Но я не догадывалась, что это знает кто-нибудь еще.
— Ну что там еще? — проворчал Жиль.
— Кто-то сказал, что я всегда вела себя лучше всех девочек в городе. Но я не узнала голос. Но ведь это правда? — с этим она передала Раковину через стол. — Твоя очередь, Жиль.
Сама она угнездилась в кресле, сложив руки на коленях.
— Послушай! — вскричал Жиль, вскакивая и с грохотом отодвигая стул. — Тихо, погаси свечу. Кто-то собирается подняться сюда. Ведь все думают, мы спим… Ладно. Доберемся до кроватей и при свете луны. Давай все-таки попробуем разобраться в сути этой штуковины. Ты заметила что-нибудь особенное в том, как Ракушка говорит?
— Конечно, — ответила сестра. — Она при этом всегда разогревается.
— Да, — кивнул брат. — Но ты обратила внимание: когда ты держишь ее, то голоса говорят только про тебя. А когда держу я — только про меня. Думаю, это и есть ее секрет. Давай попробуем еще.
Так, сидя в пижамах, дети провели несколько часов. Когда один из них внимал Раковине, другой прислушивался, не раздадутся ли на лестнице шаги, и тогда придется прервать игру.
Энни слышала, как мама говорила про новое платьице, которое хочет сшить для нее к Пасхе. Жиль еще раз услышал, как папа говорил про него, и Жиль с Энни слышали, как отзывается о них доктор Сеймур. Каждый слышал хромоножку Люка и что тот говорил о каждом из них в отдельности, укладываясь спать на свою постилку из соломы.
Становилось все темнее. В домах гасли огни, люди ложились спать, и Раковина разогревалась все реже. Дети были уже уверены, что постигли ее секрет: держащий Раковину в руках ощущал тепло, когда кто-то где-то говорил именно о нем.
За этим занятием оба чертовски устали. Спрятав Ракушку под подушку, Жиль пробормотал прежде, чем уснуть:
— Я думаю, это волшебство… Точно волшебство… А ты что думаешь?.. Это волшебство, Энни?
Но с той стороны, где стояла кровать сестры, не раздалось ни звука. Энни уже спала.
Ни свет ни заря Жиль разбудил сестру, запустив в ее кровать тапочек.
— Нам нужно решить, кому отдать Раковину, — заторопил он и напомнил слова Агнессы: «Кто вручит ее нуждающемуся в ней, сам будет счастлив». Пожалуй, наш папа в ней нуждается. Что скажешь?
Энни, хотя еще не совсем проснулась, возразила:
— Подумай, Жиль, что папа будет делать с такой штукой? Он ведь очень разумный человек. Станет он тебе таскать Раковину в кармане и ждать, когда она ни с того ни с сего разогреется и ее можно будет послушать. Нет, Жиль, мы должны предусмотреть все наперед. Я не удивлюсь, если нам доставит немало трудов наделить ею кого-нибудь из взрослых, хотя бы для пробы.
— Ну, а что ты скажешь насчет доктора Сеймура? — закинул Жиль.
— Глупости! — отвергла Энни. — Я не уверена, что до этого ограниченного старого брюзги дойдет суть нашего предложения.
— Но он мнит себя очень важной персоной, — напомнил Жиль. — Такому было бы интересно узнать, что думают о нем люди.
— Сеймуру интересно узнать, что я могу сказать про него? Не смеши! — возразила Энни. — Нет, он совсем не подходит для нас. И почему мы начали с людей с тугим кошельком и имеющих вес в обществе? Если примеряться к ним, то, боюсь, Раковина просто уйдет от нас и, может, принесет кому-то кучу неприятностей. Давай начнем с бедных и несчастных, которые не смогут навредить нам, даже если не разберутся, чего мы от них хотим. Агнесса ведь не сказала, что счастье и удача придут именно от того, кому мы отдадим Раковину. Главное, чтобы мы нашли того, кому она действительно всех нужнее. Агнесса ведь не отдала нам ее просто так. Сначала мы, наверное, должны попробовать, может, даже не с одним человеком, а затем посмотреть, что получится.
— Бедные и нуждающиеся? Пожалуй, — пробормотал Жиль задумчиво. — И такой человек у нас есть, это слепой Михаэль.
— Верно! — загорелась Энни. — Кто не может видеть, действительно нуждается в особой помощи. Хотя у нас с ним и могут быть трудности. Ведь Михаэль очень недоверчив. Впрочем, он неплохо относится к нам, а это уже кое-что.
С тем и порешили.
Михаэля всегда было легко найти. Обычно он сидел у восточного входа в храм Богородицы, под аркой с вырезанными святыми, в солнце и дождь, от темна до темна. Около него сидела его дворняга Тимоти, которая благодарила, как могла, тех, кто бросал деньги в маленькую коробочку, висевшую у слепого на груди. Каждое утро собака провожала слепого к церкви и каждый вечер — обратно домой.
