Через неделю-другую, посреди разговора, снова:
— Почитайте, там это есть.
Еще через неделю:
— Читали?
— Читаю, Сергей Павлович! — Чтобы не выглядеть обманщиком, вытаскиваю из дипломата журнал с романом, который действительно начал полистывать в электричке по дороге в редакцию. — Но до этого места вашей биографии еще не дошел...
— Дойдите.
Мне бы, думал я, стать когда-нибудь таким спокойным и уверенным в отношении собственных творений!
Роман "Письмо из Солигалича в Оксфорд" был уже в наборе, подготовленный отделом прозы и одобренный Залыгиным, а я продолжал за него переживать — и не напрасно. Марченко как редактор настаивала на изъятии некоторых страниц: например, с прямыми отсылками к событиям октября 1993 года (в первоначальном варианте Аня Вербина погибала от случайной пули на площади, когда пыталась унять враждующие стороны), а также с критикой русской редакции Би-би-си, где сама в то время подвизалась. Первое я принял легко (иногда и лучше в художественном тексте что-то не договаривать: так или иначе Вербина уходит из жизни, и в этом приговор эпохе; худшие поднимаются, лучшие уходят, а как именно — пусть думает читатель), второе, чисто конъюнктурное, отверг.
А то вдруг Василевский встревожился:
— Варзикова — это не Чудакова? Как бы не вышло скандала!
Я ему отвечал, что Варзиковых очень много, что это скорее уж Бэлла Куркова — ведь моя героиня ведет телепрограмму...
Читчиком пятого номера, где шел роман, оказался Костырко (все редакторы по очереди читали сверстанные номера журнала от первой до последней страницы перед самой их отправкой в печать — это называлось "свежая голова"). Я даже вздохнул с облегчением: хорошо что не Роднянская! Не тут-то было. Читчик при поддержке отдела прозы затевает новую разборку:
— Это письмо, которое у вас Варзикова подписывает... Нужно как минимум указать, в какой газете оно было опубликовано.
— И дату назвать? — Пытаюсь отшучиваться. — Сережа, это же все-таки роман, а не протокол!
— Это то самое письмо, которое Чудакова подписывала? — подает из угла раздраженный голос Марченко.
При всем том Алла Максимовна была сторонницей романа в целом, находила, что он хорошо читается, защищала от несправедливой критики, за что я по сей день остаюсь ей благодарным...
Впрочем, бестрепетность Залыгина к собственным произведениям была, конечно же, напускной. Когда он сочинял что-то новое и давал впервые читать (а первыми его читателями были, как правило, секретарша Роза Всеволодовна и Роднянская, оценкам которых он почему-то особенно доверял), то нервничал и переживал как мальчишка.
В те дни многие из старых авторов "Нового мира" откликнулись на мой призыв.
Инар Мочалов, когда-то при мне публиковавший в "Новом мире" наследие В. И. Вернадского (позже я переманил его в "Дружбу народов", где заведовал отделом публицистики), принес новую интересную публикацию из дневников ученого.
Игорь Клямкин пришел со статьей "Новая демократия или новая диктатура?", и она Залыгину очень понравилась: "Давно так для нас не писали!" Была в ней сокрушительная глава о чеченской авантюре. Четвертый этаж (там обитали Василевский и отдел критики) переполошился. Роднянская оказалась, как нарочно, "свежей головой" по четвертому номеру, где шла статья: она попыталась снять ее уже в верстке, затем принялась резать и кромсать... Ко мне заявился Василевский:
— К тому времени, когда выйдет журнал, либо Ельцина уже не будет, либо нам будет за эту статью очень плохо!
Как может быть независимому "Новому миру" плохо от "демократа" Ельцина — не уточнял. Залыгина, видимо, тоже старались переубедить. Роза Всеволодовна внимательно отслеживала все "за" и "против": кто в редакции как читает да что говорит, — и затем, накопив материал и сделав свои предварительные умозаключения, шла с этим на утренний доклад к главному. Его день всегда начинался с ее доклада за двойной дверью.
Статью Клямкина удалось отстоять, но, когда, уже по выходе номера, Роднянская охарактеризовала ее как неудачу, Залыгин смолчал.
А тут нагрянул проездом из Новосибирска Григорий Ханин, и тоже — с рукописью.
