После завтрака семья разошлась. Хозяин с сыном ушли на сенокос; хотя заготовленного ими, по прикидкам Максима, животине для зимнего прокорма вполне хватало. Но коли до первого снега есть возможность дополнительно подзапастись сеном, то почему бы эту возможность не использовать?
– Пора нам, – откланялся Масканин хозяйке.
Женщина улыбнулась. Максима она воспринимала старшим над Торгаевым, тот снова для легенды ходил в прапорщиках. Ну а сам Масканин для той же легенды щеголял не вольногором, а армейским штабс-капитаном, правда, все боевые Знаки Отличия – Добровольческий крест, "штыковые" и солдатскую "Вишню" ему разрешили оставить. А вот бебут приказали не брать, вместо неё выдали саблю, дабы не выпадать из образа, а древний клинок был упрятан в вещь-мешке.
– К обеду не опоздайте, – строго напутствовала хозяйка. – Радослав порядок любит.
– Увы, – развёл руками Максим, – обещать не могу. Наше дело – служивое. Может уже сегодня мы вас покинем.
– Хоть попрощаться забегите, – вышла в сени бабка Миланья. – Я б вам молочка на дорожку…
– Попробуем, если что. Но если что, не обижайтесь.
– Ой ты, Боже мой! – отмахнулась бабка. – Обижаться не станем. Выучили, чай, ваши порядки.
Выйдя за калитку, офицеры направились по улице в центр деревни, где располагалась комендатура. По легенде они прибыли из запасного офицерского полка и ждали распределения в свою новую часть. В принципе, за четыре дня пребывания в Новосерповке их уже пора бы было и распределить, но Управление кадров штаба 29-го корпуса с ними не спешило. Начальника Управления поставили в известность, что несколько прибывших офицеров – жандармы и грушники.
Штаб корпуса размещался на отшибе Новосерповки, его охраняла комендантская рота. Группа Кочевника, над которой он взял личное руководство, делала своё дело за периметром деревни. Помимо трёх жандармских офицеров, в группу входил подпоручик Ершов с которым Масканин учился на спецкурсе. Группа ротмистра Обдорцева вела наблюдение внутри Новосерповки, Масканин и Торгаев на время операции подчинялись ему. Сам Обдорцев, насколько просёк его Масканин, был матёрым оперативником, способным заткнуть за пояс практически любого диверса. Его офицеры были ему подстать – опыта набирались с самого начала войны. Все в группе ходили в армейской полевухе, ротмистра на пехотный лад называли капитаном.
– Ничего не чувствуешь? – вдруг спросил Торгаев, когда мимо проехал грузовик с солдатами.
– Не знаю, Стёп, разве что собаки как-то лениво сегодня побрехивают. И вроде дышится по странному тяжело.
– Не нравится мне, Макс, сегодняшнее утро… Будто что-то давит…
Максим пожал плечами, не зная что думать: то ли усталость накопилась за четыре дня то беготни, то лежания на чердаках сараев и две бессонные ночи, то ли чувство опасности играет тревогу.
Под комендатуру было отведено здание клуба. Получив сегодняшние штампики у дежурного – уже пятые по счёту по прибытию в Новосерповку, Масканин и Торгаев прошли в кабинет с табличкой "заведующий хозяйством", который Обдорцеву предоставил комендант. Так подгадалось, что комендант был в недавнем прошлом жандармом-оперативником пока не получил тяжёлого ранения. Он легко сошёлся с ротмистром и помогал чем мог, пребывая в уверенности, что Обдорцев и его люди в Новосерповке проездом.
– Явились, – усмехнулся командир группы, отхлёбывая чай из кружки. – Горазды ж вы спать.
Торгаев глянул на часы: 6:52 и удивлённо хмыкнул.
– Ладно, шучу, – сказал Обдорцев. – Чаю хотите?
– Эт можно, – кивнул Масканин, усаживаясь вслед за товарищем на стул.
– Кипяток в чайнике, заварка и сахар на подоконнике.
– Тебе с сахаром? – спросил у Максима Торгаев.
– Ну, давай с сахаром.
Пока тот делал чай, Обдорцев медленно прихлёбывал, задумчиво уставившись в одну точку. Когда две парующие кружки стали на стол, он успел допить и спросил:
– По дороге сюда ничего не заметили?
Масканин промолчал, а Торгаев пожал плечами и выдал:
– Гнетуха какая-то…
После его слов секунд на пять наступила пауза.
– Гнетуха, говоришь? – справился ротмистр. – А ты, Макс, что скажешь?
– Не знаю даже… – Масканин сделал глоток и подул в кружку. – Тут "чисто".
