Познакомились – и вечером сидели вдвоем у ритуального «костра дружбы».
– Последнее, что я помнил, что понимал, – это Дина. Я никогда ее раньше не замечал. Она была… была какой-то
внешней.Понимаете, отец Евгений? Есть внутренние люди, которые живут внутри тебя, а есть внешние. Они как манекены, как декорации для внутренних. Дина стала вдруг внутренней. Когда и как – я даже и не понял. Просто я ей держался. Одной ей держался. Каким-то шестым чувством я понимал, что я живу, пока она жива. Потому что все остальные мои внутренние – мама, отец, сестренка, друзья, – они все уже погибли, уже не существуют. Их уже нет. А Дина была еще жива. В один момент я вдруг подумал, что они, умершие, живы, пока живут внутри меня. И если я умру, то умрут и они. В какой-то момент я тоже собрался умереть, чтобы присоединиться к моим мертвым. И тут вдруг понял, что Дина останется одна. И я попросил прощения у мамы, у отца, у сестры с друзьями. Мертвым – мертвое, а я пока жив. А раз я жив, значит, я должен стать для Дины этим единственным внутренним человеком. Разве можно жить, когда внутри у тебя никого нет? Вы понимаете меня, батюшка Евгений?
– Нельзя, – помолчав, ответил священник. – А где сейчас Дина?
– Она так и не пришла в себя. Ходит как робот, ест на автомате. И молчит, молчит, молчит… А раньше говорила без остановки. Раньше она была совсем другая.
– А какую ты ее больше любишь?
Марк долго молчал, глядя на пляшущие языки костра. Искры взлетали вверх и превращались в звезды. А звезды падали вниз, обращаясь искрами…
– Обоих. То есть, обеих, конечно.
– Какая она, Марк?
– Красивая. Я видел ее… без одежды. Она…
Священник не увидел в темноте, но догадался,
что Марк покраснел.
– Тело ее видел…
– Да…
– Тело безупречно. А душа у нее больна, Марк Она никогда не станет такой, какая была. Понимаешь?
– Да…
– Сможешь ли любить ее… такую? И быть с ней всегда? С такой?
– Не знаю…
Отец Евгений помолчал, помешивая угли палкой. И потом негромко сказал:
– Это честно, сынок. Это очень честно. Пойдем!
– Куда? – напрягся Марк
– Как куда? К ней, конечно.
– Но…
– Идем, сын мой. Идем. Так надо…
Они нашли ее около лазарета. Девушка сидела под лунным небом и бесстрастно глядела на равнодушные холодные звезды. У ее ног, привычно свернувшись клубком, дремала вымахавшая до впечатляющих размеров Годзилка.
Заслышав шаги, ящер поднял голову, но, узнав
людей, успокоился и снова заснул.
Священник присел перед девушкой на корточки, но та не обратила на него никакого внимания, бессмысленно глядя темно-сливовыми глазами в небо.
– Дина! Дина! – шепотом позвал он ее.
Она не откликнулась.
– Диии… на…
И снова молчание в ответ.
– Ну и ладно, – махнул рукой священник. И сел рядом. А потом махнул рукой Марку – отойди, мол. Тот послушно отошел и сел в сторонке.
– Дина, а знаешь, ведь Марк в тебя влюблен. Как и ты в него. Только ты его полюбила раньше, чем он это увидел. И раньше, чем он это заслужил, – вздохнул отец Евгений.
– А знаешь, так часто бывает. Любовь открывают девочки, а продолжают ее мальчики. Ты помнишь его? Высокого, стройного и зеленоглазого? У него еще раньше волосы длинные были. Помнишь ведь?
Она немигающе смотрела на равнодушные колючие звезды.
– Помнишь. Только пока не хочешь вспомнить. Помнить и вспомнить – разные слова, правда? Ты помнишь другое – как ты доверилась ему, а он не защитил тебя от чудовищ. Не смог. Но и никто бы не смог. Но он виноват. Это было не в его силах, но он все равно виноват перед тобой. Когда-нибудь ты его поймешь и простишь. Я даже знаю, когда ты сможешь его простить. Когда у вас будут дети. У вас будет много детей.
По ее щеке вдруг покатилась слеза. И в ней засверкали отражения звезд. Где-то среди этих отражений блестело и невидимое отсюда земное Солнце.
– Ты ведь уже даже придумала имена своим детям. Я знаю, что это так Ведь, правда? А если и не придумала, то это так легко исправить. Нужно лишь захотеть – и тогда…
Она вдруг ожила. Она медленно повернула к священнику мокрое от слез лицо.
– Выйдешь ли замуж за Марка, дочь моя? – осторожно коснулся ее щеки священник
И она, впервые после стольких недель молчания, прошептала слово.
