«День»… Шагаешь по залу. Триста шестьдесят шагов вдоль. Сто пятнадцать поперек Вымотать себя, чтобы снова провалиться «ночью» в личный, персональный ад.
«Ночь»…
«День»…
«Ночь»…
«День»…
«Ночь»…
– Внимание! Вы себя вели хорошо! Всем – поощрение! – голос скакал от стены к стене и бил металлом по обнаженным телам.
Дверь снова открылась. В зал вошла…
– Решение по очередности совокупления принимайте самостоятельно, – снова грохнул по ушам голос.
«Ноль сорок восьмой» приподнял голову.
Прямо перед ним, спиной к нему, стояла обнаженная девушка. Грязные волосы сосульками свисали на понуро опущенные плечи. Узкая ложбинка позвоночника мягко опускалась к…
«Ноль сорок восьмой» сглотнул, уставившись на видимый лишь ему лучик света, ярко бьющий в глаза. Оттуда… Да… Там, где ноги сходятся в средоточие жизни… Оттуда всегда виден свет, с любой стороны виден. Лучащийся, манящий, сочащийся… «Ноль сорок восьмой» первый раз в жизни видел этот свет. Впрочем, нет. Во второй. Но то, что было пятнадцать лет назад, не считается…
Он зарычал, словно зверь, приподнимаясь, но его опередил дикий крик. Здоровенный мужик из противоположного угла вскочил и бросился к девушке. «Ноль сорок восьмой» рванулся навстречу, но наткнулся на кого-то и упал, покатившись по полу. Мужик, в свою очередь, споткнулся о «сорок восьмого» и с грохотом растянулся на полу. И вдруг все человеческое стадо завопило яростным ором и вскочило, словно лопнула невидимая, туго натянутая пружина.
«Ноль сорок восьмой» поднялся первым и обернулся к девушке, оскалив зубы… «Ноль сорок восьмой»?! К девушке?!
– Дина!!! – заорал Марк и бросился к ней, отпинываясь от тянущихся к девчонке рук Что-то захрустело под пяткой, но парень не обратил на это никакого внимания.
Она стояла перед ним, прикрывая правой рукой небольшую еще грудь, а левой…
Почему-то время замерло. Марк летел сквозь сгустившееся пространство, а она смотрела расширенными, пустыми зрачками куда-то в сторону, противоположную от сердца. Последняя мысль Марка была:
– Это… Как его… Как на уроке эстетики… Фамилия еще такая длинная… Мы еще с пацанами смеялись над ней… Бота-чета… Боттичелли…
Марк не видел ничего. Только ее. Он летел, падая. И ничего не слышал.
И когда двери снова распахнулись, на этот раз от мощного удара, и из коридора выскочили странные люди в круглых шлемах и странных «переливающихся» костюмах, и когда они заорали на весь зал:
– ВСЕМ-ЛЕЖАТЬ-РУКИ-ЗА-ГОЛОВУ!!! – он все равно ничего не видел и не слышал.
Во всем огромном мире, неведомо когда сжавшемся до размеров этого провонявшегося человеческим потом и мочой зала, сейчас существовали лишь ее широко распахнутые, немигающие глаза. И эти руки, и эти плечи. И этот идущий от нее свет. Свет, свет, свет… Везде и отовсюду – свет. Живой. Настоящий. Теплый. Нежный. Свет, который растворяется в тебе и в котором растворяешься ты.
Марк был первым и единственным, кого «зафиксировали» несильным ударом приклада по затылку. Остальных успокоила классическая светошумовая граната и несколько очередей в потолок.
Один из ворвавшихся откинул щиток шлема и, тяжело дыша, рявкнул сквозь стоны контуженных:
– Товарищ капитан, чисто! Медики нужны! Фу, ну и вонища тут…
Ему в ответ что-то ответили. Он кивнул, оборачиваясь к напарникам:
– Работаем дальше!
Забрызганный с ног до головы какой-то неприятного вида слизью и темной кровью боец неожиданно спросил:
– Нияз, а девку-то куда девать?
Дина так и стояла, словно древнегреческая статуя. Так и не закрыв временно потерявших способность видеть глаз.
Нияз глянул, немедленно покраснел и торопливо отвернулся.
– Да… Все-таки прав был Михалыч. Красота, она того…
– Юра! Ты плохой человек! Прикрой ее чем-нибудь! Какой еще Михалыч?
– Достоевский. Чем я ее тебе прикрою?
– Найди! Я командир или погулять вышел?
– А ты думаешь, в сказку попал?
Три солдата из прошлого стояли и спорили, старательно и смущенно отворачиваясь от созревающей красоты мира…
