Итак, мы простояли почти пятнадцать минут у края небольшого кратера под названием колодец Таррисана. Из воронки шириной метров пятнадцать поднимались затейливые клубы пара, не позволяя увидеть, что делается на дне. Наконец к нам забрался запыхавшийся, весь в поту, профессор Аллегр. Не скрою, за двенадцать лет, что мы знакомы, между нами не возникло особой симпатии. К тому же три недели назад он получил назначение на пост директора Института физики Земли, где я возглавлял отдел вулканологии, и в качестве моего начальника отправил в Париж телекс о том, что он запрещает мне возвращаться из Эквадора на Гваделупу. Это, как вы понимаете, не способствовало улучшению наших отношений.
Обстановка на вулкане оставалась неясной, происходившего в кратере мы не могли видеть; самым разумным поэтому было бы немедленно уйти. Но, видя, как устал профессор Аллегр, я не мог отдать такого распоряжения - оно выглядело бы как мелкая месть. Поэтому я проявил слабость, позволив ему посидеть и прийти в себя.
Дискуссия тем временем не утихала. Одни приводили аргументы в пользу своего казавшегося оппонентам избыточным оптимизма, другие указывали на возрастание силы подземных толчков и на присутствие в пепле по меньшей мере 50% свежего вулканического стекла. Я уже собирался задать вопрос: стоит ли делать выводы на основании анализов пепла, который нельзя рассмотреть иначе, как под микроскопом, когда куда проще нагнуться и посмотреть на тысячи обломков, выброшенных двумя извержениями, - ими же усеяна вся вершина! В этот самый момент я и увидел среди клубов пара в кратере ударившую в небо узкую прозрачную струю... Она вырвалась под аккомпанемент пронзительного, почти ультразвукового свиста. И то и другое было очень тревожным симптомом. Я подал сигнал к бегству.
Истекло уже одиннадцать минут с тех пор, как я взглянул на часы. Каждая из них тянулась нескончаемо долго. Объективно говоря, шансов на спасение не прибавилось, но неизбывная человеческая надежда, в которой и проявляется воля к жизни, вновь зашевелилась где-то в глубинах сознания. Иначе вряд ли бы я сказал себе с невесть откуда взявшимся облегчением: "Половина миновала!" То не было попыткой отвести злой рок. Просто я полагал, что это извержение должно быть аналогично двум предыдущим, а они продолжались по двадцать минут каждое.
Наблюдая за ходом процесса, я уже не сомневался, что это фреатическое извержение. Лава появиться не могла, так как расплав находился слишком глубоко, а значит, все последующие извержения нынешней фазы - через месяц, через год - должны быть схожи по типу и примерно такой же продолжительности: ведь их питает один и тот же горизонт грунтовых вод. Твердя себе, что на одиннадцатой минуте мы миновали "экватор", я безотчетно старался прибавить нам шансы на благополучный исход. Надежда на то, что огненный дождь прекратится через столько-то минут, парадоксальным образом уживалась во мне с трезвым осознанием того факта, что я вряд ли выберусь отсюда живым. Образы родных и близких вновь с пронзительной ясностью возникли перед взором.
Фреатические извержения
"Жаль все-таки, - снова подумалось мне, - не доведется рассказать друзьям - Жаку, Франко, Джордже - о том, что фреатическое извержение не сопровождается взрывом. Если только не существует особого - взрывного типа". Это еще предстояло проверить! Я знал теперь, что процесс начинается умеренно (по вулканическим меркам), затем идет мощный подъем, на котором он продолжается... До каких пор? Обидно будет не дождаться завершения фазы. Почему-то эта мысль чрезвычайно расстроила меня.
Что же представляет собой так называемое фреатическое извержение? Оно является результатом избыточного давления, возникающего вследствие нагрева пласта грунтовой воды, - кстати не обязательно фреатического, а чаще всего артезианского (фреатический горизонт открыт, а артезианский закрыт сверху водонепроницаемыми породами). Этот нагрев сначала превращает воду в пар, а затем заставляет пар взламывать "крышу" и вырываться под огромным давлением в атмосферу.
При подъеме магмы из земных глубин впереди нее движется фронт тепла; процесс нагрева идет медленно, поскольку скальные породы плохо проводят тепло. Однако очень жидкая магма поднимается к поверхности через трещины довольно быстро, и тепловой фронт едва успевает опередить ее. В этом случает за выбросом пара из отверстий почти сразу же появляется лава. Напротив, вязкая лава, в особенности очень вязкая, крайне медленно ползет вверх из подземных резервуаров, лежащих на глубине нескольких - подчас даже нескольких десятков - километров. Помню, однажды в Чили я замерял скорость (если ее можно так назвать) андезитового потока, который полз по сухому руслу горного ручья: она составляла в среднем два-три сантиметра в час! А ведь то была лава, которая течет значительно - в тысячу? десять тысяч раз? быстрее породившей ее в глубинах Земли магмы.
