— Ты слишком много читаешь, Энни. Мы были самыми обыкновенными бюрократами. Белыми воротничками. В ЦРУ бумажной работы ничуть не меньше, чем в любых других федеральных ведомствах — просто тайны там стерегут строже, вот и все. Твой отец планировал нашу работу, а я был самым обычным конторским служащим. Чем-то вроде счетовода.
— Счетовода, — повторила Энни, глядя ему в глаза. — Почему же тогда мне так трудно вам поверить?
— Может, у тебя выработалось нечто вроде мании преследования, и повсюду мерещатся заговоры и убийцы.
— Покамест я только повсюду натыкаюсь на какие-то мрачные тайны, — сказала она. — Оказывается, мой родной отец — сотрудник ЦРУ, а его лучший и совершенно неприметный друг, который служил под его началом — тоже шпион. Сколько же вам все-таки лет? Вчера вечером я уже задала вам этот вопрос, но вы не ответили.
— Тридцать девять.
— О Господи! — Энни сокрушенно покачала головой. — Как же вы… попали на такую работу?
— Ты хотела спросить, каким образом такой славный парень как я, оказался в столь мрачном ведомстве? — подсказал Маккинли. — В основном, тебе это известно. Я вырос в Техасе, закончил Гарвард, женился, обзавелся семьей, но потом жена с ребенком погибли в автомобильной катастрофе. Тогда от отчаяния я был готов на все. Твой отец спас меня. Подобрал и вернул к жизни. Заставил поверить в новые идеалы.
— Вроде холодной войны, — подсказала Энни.
— Я бы назвал это иначе, — сказал Маккинли. — Но тебе объяснять не стану. За последние несколько лет мир здорово изменился. Твой отец всегда считал, что работает на благо человечества. Не стоит тебе в этом копаться, Энни. Не вороши старое белье. Пусть прах твоего отца покоится в мире.
— Так его убили?
Какое-то время ей казалось, что ответа она не услышит. Прошло не меньше минуты, прежде чем Маккинли заговорил:
— Возможно, — ответил он. — Исключить это нельзя.
— И вы ничего не предприняли по этому поводу?
— А что, по-твоему, я мог бы сделать?
— Во всяком случае, не улепетывать как заяц и не напиваться до потери чувств, — резко сказала она. Потом посмотрела на лежавший на столе пистолет. — Значит, вы все-таки умеете пользоваться этой штукой?
— В ЦРУ всех учат, как обращаться с оружием — даже обычных конторских служащих.
Энни не знала, правду ли он говорит на этот раз, но слова эти показались ей вполне логичными.
— Почему вы все-таки решились рассказать мне все это?
— Потому что ты бы все равно это просто так не оставила бы. А меня уже воротит от всей этого лжи. Вдобавок, что бы там ни говорили, ты имеешь право знать правду о своем отце.
— Очень великодушно с вашей стороны, — съязвила она. — Скажите, а Мартин знает правду? — Как Энни ни старалась, ей не удалось скрыть обиду. Ведь Мартину она доверяла как самой себе. Целых три года была его женой, даже подумывала о том, не вернуться ли к нему. Почему-то самая мысль о том, что, даже деля с ней одну постель, Мартин скрывал от неё такое, привела её в бешенство. Предатель!
— Его тоже завербовал твой отец.
Энни стойко восприняла этот хлесткий удар. Не дрогнув, посмотрела она в эти непроницаемые глаза, наблюдавшие за её реакцией.
— И что вы теперь собираетесь делать? — спросила она.
— Насчет чего?
— Насчет убийства моего отца, — с вызовом произнесла Энни.
— Но ведь ты не знаешь этого наверняка.
— Знаю, — процедила Энни. И постучала себя по груди. — Я это сердцем чувствую. Да и вы сами это знаете, но просто отрицаете очевидное.
— Я это вовсе не отрицаю.
— Тогда вы поможете мне выяснить правду?
Макинли откинулся на спинку стула. В глазах его появилось отрешенное выражение.
— Похоже, Энни, выбора ты мне не оставила, — сказал он и протянул руку к пистолету.
