Шериф видел, что она говорила вполне серьезно, и растерянно переспросил:
— Организованная преступность? И это ваш бывший свекор?
— Да, — едва слышно ответила Мередит.
— Как же вас угораздило связаться с такими людьми?
— Совершила одну ужасную, глупую вещь.
— Какую?
— Вышла замуж.
— Замуж? Миллионы женщин выходят замуж.
Мередит уронила голову на грудь, светлые волосы рассыпались и, словно занавесом, скрыли ее лицо.
— Можете заключить, что у меня паршивый вкус на мужчин.
— Значит, ваш муж был связан с криминалом?
— Да.
— И вы все-таки вышли за него замуж?
— До свадьбы я ничего не знала. А потом было поздно.
— Хотите, чтобы я поверил, будто вы взяли в мужья человека и не заподозрили, что он не в ладах с законом?
— Дело ваше.
— Верится с трудом. Меня вы подозревали во всех смертных грехах.
— С тех пор я многому научилась и стала не такой легковерной.
Это уже было намеком.
— Хорошо, — парировал Хит. — Вы невзначай вышли замуж за бандита. Что дальше? Каким образом от семейного счастья докатились до кражи ребенка и в конце концов сделались жертвой убийц?
— Семейное счастье не состоялось, — горько возразила Мередит. — Один кошмар от начала и до конца. И я ничего не подозревала. Надо быть сумасшедшей, чтобы знать и выйти за него замуж. До свадьбы я считала его замечательным человеком.
Хит видел, что воспоминания причиняют ей настоящую боль. Чем черт не шутит, может быть, она и вправду такая наивная? Бесчисленное количество раз он ощущал, что в глубине души Мередит испытывала к нему симпатию, но готов был рискнуть последним долларом и утверждать, что эта женщина не имела опыта отношений с мужчинами.
— Ну ладно, — проговорил он. — Извините, я сморозил глупость. Конечно, вы ничего не подозревали.
— Честно, не подозревала. Кроме него, я знала всего одного мужчину — своего отца, а он был таким… — У Мередит перехватило дыхание. — Он был таким хорошим. Честным и добрым. Очень порядочным. Я думала, все мужчины такие. А потом узнала их лучше. И каждый, которого мне приходилось встречать, был в чем-то проходимец.
— Вот как?
— Я не имею в виду вас.
Ну, слава Богу. Хит на это очень рассчитывал.
— Значит, вы выросли в тепличных условиях и вас от всего оберегали?
— Это не совсем так. Я росла на ферме. Совсем другой мир. Крошечное сонное захолустье, где сосед помогает соседу. Родители меня не слишком оберегали — просто не от чего было.
— А как насчет телевидения и школы? Сегодня очень трудно отгородиться от жестокой реальности.
— Но только не в наших краях. Мы считались бедняками и не могли себе позволить такую роскошь, как телевизор. Школа была маленькой, и все ученики, такие же, как я, дети бедных фермеров. До ноября мы ходили босиком. А школьная форма была моим единственным купленным в магазине платьем. Все остальное шила мать, когда хватало денег на ткань. Мне было шестнадцать лет, когда у нас впервые появился холодильник. А до этого молоко держали в бадье со льдом.
Хит попытался представить настолько отгороженное от всего современного мира место и не смог.
— Что-то уж очень отсталый район, — проговорил он.
— Был отсталым и сейчас такой же. Но замечательный. Я по нему скучаю.
Это было сказано с таким чувством, что шериф моментально ей поверил, этой даме без видеомагнитофона.
— Но вы… я бы сказал, что вы напичканы всяким образованием.
— Компьютерным программированием.
— Ни холодильника, ни телевизора нет, а сами специалист по компьютерам?
— Отец мой не пошел дальше шестого класса и поэтому урабатывался до полусмерти, чтобы дать мне образование. Думал, делает для меня как лучше. Я училась в «Оулд-мисс».
— И что же вышло в этой вашей «Оулд-мисс». Ни один парень вас так и не закадрил?
Глаза Мередит вспыхнули.
— Проехали! Сажайте меня под замок. Все равно не верите ни одному моему слову. Так чего зря трудиться?
— Это не так, Мередит. Я вам верю. Просто хочу понять, что вы за человек и как угодили в такой переплет.
— Была глупой деревенщиной. Думала, что до сезона дождей все гуляют босиком. Что же до дружков, то у меня их не водилось. Наверное, опасались, что в обществе стану рыгать и ковырять в носу. Ну давайте, сажайте меня в камеру и оставьте в покое. Я вам столько наврал^. Как же вы можете мне верить сейчас?
