Откровенно говоря, у меня нет на это средств. И в качестве шерифа я направляю усилия моего управления на то, чтобы принести обществу наибольшую пользу. А максимальная польза, по моему разумению, — это сохранить в живых детей.
Еще один журналист протолкался сквозь толпу и в сопровождении тучного оператора встал прямо перед шерифом. Хит моментально его узнал, но не ощутил никакого восторга. Это был Билл Крузи, популярный разъездной репортер местной телевизионной станции.
Двадцать лет назад оба — Хит и Билл — оканчивали один и тот же выпускной класс и горели желанием поймать фортуну за хвост. Они играли в одной футбольной команде, состояли членами одного лыжного клуба, вместе ходили на вечеринки и праздники. Их дружба продолжалась долго и кончилась четыре года назад.
Хит имел несчастье арестовать друга за вождение машины в пьяном виде. Арест повлек за собой безмерное унижение Билла: его популярность у зрителей упала, он потерял работу на очередной телестанции, жена, с которой прожил семнадцать лет, подала на развод. И хотя Билл прошел принудительный курс реабилитации и впоследствии накрепко завязал и даже стал активным членом АА , по-прежнему продолжал считать Хита виновником краха всей жизни.
Из всех репортеров, с которыми приходилось сталкиваться Хиту, Крузи можно было назвать самым интеллигентным. Но и у него имелись слабости, одна из которых — обида на Мастерса. Билл попросту не мог смириться с тем, что шериф, засадивший его в каталажку, был когда-то его закадычным школьным приятелем. Крузи считал, что правоохранительная деятельность Хита сильно отдавала лицемерием, и не упускал шанса выпустить залп по бывшему другу.
Сегодняшняя ситуация предоставляла репортеру такую возможность.
Подняв стекло и захлопнув заднюю дверцу своего белого «бронко», Хит направился к своему домику.
Он ощущал себя так, словно был жертвой дорожной аварии и его поместили на вертикальную растяжку, — столько он нес пластиковых пакетов. Как это женщины справляются, он никогда не мог понять: на ходу дают указания детям, везут в колясках грудняшек и при этом умудряются не уронить покупки.
Издали Каскадные горы выглядели почти розовыми и их возвышающиеся над зелеными предгорьями округлые вершины казались политыми брусничным вареньем. Ветерок проносился по лощинам и оврагам и шумел в ветвях высоких сосен, окаймляющих ранчо в сорок акров.
Хит услышал доносившееся с полей мычание скота и немного успокоился. Он глубоко вздохнул. Дома! После тяжелого дня чудесные запахи хвои и травы всегда взбадривали его. Лучше, чем глоток хорошего виски.
Перед домом шелестел свежей листвой высокий дуб и отбрасывал на крышу причудливый рисунок из света и тени. Поднимаясь на увитую растениями веранду, Хит старался не замечать облупившуюся краску на перилах и сорняки, забившие газон чуть не по колено.
Он остановился на заднем крыльце и прислушался к жуткому гомону, который подняли у амбара цыплята, — такому, что разбудил бы мертвеца в соседнем округе. Хит обернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, и успел заметить, как врассыпную кинулись неуклюжие несушки, а за ними по пятам в вихре рыжих перьев несся Голиаф.
— Голиаф! Черт побери, прекрати!
Но из-за птичьей какофонии ротвейлер не услышал хозяина и весело продолжал игру. Отметины цвета красного дерева на его лапах сливались в сплошное пятно, когда он метался то в одну сторону, то в другую. Хит пронзительно свистнул и только так сумел прекратить беспорядок.
Черная шкура собаки лоснилась на солнце. Ротвейлер радостно завилял от возбуждения бесхвостым крестцом. Но когда пес кинулся вприпрыжку к крыльцу, его морда выражала самое искреннее чувство вины.
— Лучше ничего не придумал? — ласково упрекнул его Хит. — Ну что мне с тобой делать? — Но, увидев на вечно слюнявом подбородке Голиафа прилипшие рыжие перья, чуть не рассердился. — Черт побери, еще одна несушка облысела на заднице! Будешь продолжать, приятель, — останемся без омлетов. Укушенную курицу ни за что не заставить нестись.
С вывалившимся из пасти языком Голиаф с размаху шлепнулся на траву у ступеней. Он явно был доволен своими подвигами. И Хит широко улыбнулся. В конце концов ни одна птица серьезно не пострадала. Голиаф жаждал охотничьего азарта. Шериф не мог его за это осуждать. Из-за несчастного случая девять месяцев назад этой служебной собаке пришлось преждевременно выйти в отставку, и теперь ее единственным развлечением было устраивать кутерьму, гоняясь за курицами.
