На Таити - страница 12

Проезжает в громыхающей коляске инспектор с толстым животом.

Кто-то зовет Бетти. — «До завтра». Англичане с Моореа идут ее провожать.

Вот возвращается Суиза с К.

Скоро мы останемся вдвоем. Теперь скорей под душ. Вахинэ накрывает на стол. Темно. Пообедаем и сядем на скамеечку, что против нашего дома, на берегу моря.

Продавщица, у которой я вчера купила материю на платье, была в черных перчатках.

Сегодня ее отвезли в лепрозорий. Говорят, что инкубационный период проказы пять лег.

Вот гудок. Это пароходик с «Raiatea»[13]. Ему давно пора на слом, а все продолжают спокойно ездить на нем.

Море сегодня хмурое, китайцев с черным зонтиком под мышкой верно укачало, как всегда. (И отчего это они всегда с зонтиком ездят?).

С «Raiatea» сегодня приезжает инженер…

Надо сказать Апау, чтобы он брал побольше льда.

Ванилью здесь пахнет только в первый вечер…

Землетрясение — это совсем не страшно: стена, к которой я прислонилась, чуть дрогнула, и стаканы на столе зазвенели…

Говорят, вчера акула к самому берегу подплыла. Бетти такая неосторожная, купается ночью со своими англичанами и выплывает так далеко. Какая Бетти бледная, золотоволосая, тоненькая. Баловаться очень любит.

В кинематографе Тамари сейчас, верно, перерыв, все вышли на улицу, щелкают орехи и едят арбузы.

— Как ты думаешь, м-м Какаду, хорош ли будет жеребец, которого мы вчера видели? Я очень беспокоюсь, что у него плечо слабое.

— Не беспокойся, пока это выяснится, пройдет года два, и мы будем в самой обыкновенной Европе.

В Тамари, верно, опять завертелась использованная фильма. Мчатся каубои, и гармошка гудит все тот же постоянный мотив, Бернар переводит надписи на Маори и отпускает неприличные шутки, понятные туземцам…

Почта придет через три недели, можно начинать писать письма…

Отчего эти листья днем совсем темные, а ночью белые?…

— М-м Какаду, пора спать!

Мне пришлось отказать Вахинэ, так как с каждым днем она приходила все позднее и все пьянее; танэ ее становился все злее, скандалы ночью во дворе — все громче и кончилось тем, что Вахинэ, избитую сапогом, отвезли в больницу.

Наконец мне удалось найти заместительницу для Вахинэ. Ее звали Таути и было ей 18 лет. По типу она несколько отличалась от туземцев — большая, широкоплечая, высокогрудая, у нее, в отличие от них, было круглое, полное лицо, маленькие черные глазки, пухлые губы, кудрявые, короткие черные косички — словом, она напоминала туземцев соседнего архипелага.

Нрава она была веселого, кроткого, добродушного на редкость, ходила гулять с подругами, танэ же у нее никогда не видели. Больше всего Таути любила кинематограф. Она серьезно предупреждала, что сегодня надо кушать раньше, так как среда — перемена программы, и мы послушно, торопливо обедали. Таути бежала переодеваться в свой домик во дворе. Как и все островитянки, она была очень стыдлива, но раздевалась при раскрытой двери и с улицы все проходящие мимо могли смотреть на ее темное голое тело.

Как-то раз, когда Андрей был в отъезде, я предложила Таути пойти со мной в кинематограф. Пообедали с невероятной быстротой и Таути уже побежала одеваться, когда неожиданно разразился дождь. Кругом дома — вода, словно нас вдруг опустили на дно морское. Но накрахмаленная Таути, стоя рядом со мной на террасе и наблюдая этот потоп, в ужасе повторяла:

— Это ветер, мадам, право же это только ветер.

Пришлось мне надеть непромокаемое пальто и окунуться в дождь. Рядом, неся туфли и чулки под мышкой, плыла сияющая Таути, довольная, что ей удалось уговорить меня, что это не дождь, а ветер.

Мимо, в темноте, проходили другие фигуры, шедшие в том же направлении, так же, как Таути, неся туфли и чулки под мышкой.

Вот, наконец, яркие, расплывающиеся в дожде огни кинематографа Тамари. Входим в переполненный зал; публика обувается.

В антракте Таути, желая отплатить за любезность, бежит на улицу и приносит мне орехов и огромный ломоть арбуза.

На обратном пути дождя уже нет, шлепаем по лужам под ясным небом.

И начнется, и гул пойдет…