На Таити

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ФАНТАСТИКА XXXIII

Посвящается Андрею

Не могу того таити,

Что люблю тебя сердешно.

Коль уедешь на Таити,

Буду плакать безутешно.

Р.Я.[1]

Ехали сначала по воде, потом по суше, потом снова по воде. Океаны отличаются волной: в одном — волна короткая и частая — вверх, вниз, вверх, вниз — либо нос, либо корма парохода висят в воздухе. В другом — волна длинная, долгая, пароход на ней помещается целиком и едет по волне, как сани по горе.

Плыли мы сначала закутанные в шубы, замотанные в платки; потом в белой кисее, в парусине. Долго плыли. Переставляли часы. Перевалили через экватор. И когда стало казаться, что всегда так было и будет, — приехали. Пароход простоял сутки, набрал угля, провизии и уехал. А мы остались, окруженные водой.

Направились в гостиницу. Вечер, дождь. Идем сквозь сплошную стену теплой воды. Воздух пропитан сладким запахом ванили. Еле тащу тяжелые ноги, разморенное тело. Нельзя ли сейчас же уехать в какую-нибудь знакомую обыкновенную страну?

Деревянное двухэтажное здание, длинная и узкая, как коридор, терраса, несколько дверей. Большая полупустая комната, свеча, громоздкая кровать под наглухо закрытым тюлевым пологом.

В изнеможении опускаюсь на единственный стул. Надо ждать, пока все образуется, принесут чемоданы, оправят постель. Темнокожая женщина приносит кувшин с водой. Пытаюсь заговорить с ней, чтобы убить время, но сразу замолкаю, озадаченная неопределенностью ответов. Бог с ней… только бы поскорее добраться до постели, только бы скорее лечь, раскинуть мешающие ноги, руки, собрать потуже волосы.

Жду.

И вот, наконец, появляются отчего-то веселые черные люди и как пушинки бросают в угол тяжелые чемоданы. У них цветы на голове, цветы за ухом, они смеются и что-то говорят. В полумраке мне кажется, что в них происходят какие-то изменения, как будто я смотрю на них сквозь воду: они колеблются, укорачиваются, сгибаются. Незнакомая речь, не дробясь на слова, сливается в незнакомый напев.

Ушли.

Тушу свет, ложусь, жду покоя.

…Подушки пахнут непонятным, редкие, как канва, простыни сползают с тюфяка, коленкоровое одеяло без пододеяльника непривычно ничего не весит на теле. Комары, забравшиеся под полог, злобно жужжат з-з-з-з-з-з.

Утро. Ставни еще закрыты, но дверь на террасу только завешена слишком узкой кривой ситцевой занавеской и в комнате почти светло. За плохо сколоченной перегородкой слышится шум падающей воды, плеск, говор, свист, смех. Андрей с мохнатым полотенцем через плечо возится около чемоданов и бурно радуется. Напряженно улыбаюсь и говорю, что все очень хорошо. Вяло пытаюсь встать, открываю пахнущий пылью полог. Беру мыло, полотенце и направляюсь в ванную.

На террасе, такой узкой, что если развернуть руки крестом, то одна из них вылезет наружу, стоят возле двери в нашу комнату — стол и два шатких стула. Это я помню еще с вечера… На террасу выходят несколько дверей; это тоже было вчера. Терраса заделана зеленой деревянной решеткой; через решетку видна улица; люди проходят совсем близко, но им нас не видно.

Встречаю хозяина.

При дневном свете он оказывается светлокожим, полным, приятной наружности человеком, с мелкими чертами лица, пухлыми руками, круглыми плечами. Не смущаясь тем, что я мало одета, хозяин начинает светским тоном вести со мной салонный разговор. Он в белой, расстегнутой на груди рубашке, босиком, за ухом у него цветок. Смотрю на него во все глаза, оживляюсь даже на минуту от удивления: что такое? Мужчина это или женщина?! Впрочем, все равно…

Ванная, вернее баня, оказалась большой комнатой с полуразвалившимися стенами. Каменный серый пол, ведущие вниз, в какую-то большую дыру ступеньки, над этой дырой — душ. Окно завешено мрачной ситцевой, как и в комнате, занавеской. Больше всего это похоже на разбойничью пещеру. Недоверчиво ступаю голыми ногами по тепловатому полу, спускаюсь в лужу мыльной воды. Брезгую всем, вплоть до чистой воды, падающей из душа. После холодной воды тело горит пуще прежнего.

На террасе — суета. Две темнокожих молодых женщины сломя голову исполняют приказания старой и огромной туземки, которая фыркает и шипит на них. Это приготовляют наш утренний завтрак и убирают комнату. На столе — хлеб, масло и неизвестные мне фрукты. Андрей пьет скверный кофе, сияет и верит в светлое будущее. Я тихо сажусь рядом с ним и думаю о том, что на меня из открытого чемодана, из-под белья, выползли три огромных, черных, мясистых таракана.