Его губы запрыгали, брови поползли вверх от изумления. Потом он оглушительно захохотал. Ученый видел удивленные, осуждающие глаза Руми, но не мог остановиться: смех переходил чуть ли не в истерику. Он всхлипывал, пытаясь произнести какое-то слово, но звуки сливались, и ничего нельзя было разобрать. Наконец, первый заряд был израсходован, и Василий Кузьмич проговорил, все еще давясь смехом:
– Зем-ля-ника!…
Руми, продолжая есть ягоды, с недоумением поглядывал на него.
– Да, да, обычная земляника! И за ней - идти на Памир?
Василий Кузьмич кое-как справился со вторым приступом смеха и сказал:
– Великое открытие, а? В любом справочнике по лекарственным растениям сказано, что земляникой лечат желудочные заболевания, в том числе язвы. Естественно, лечение длится годами и не всегда приносит результат. Позабавился над нами ваш предок! Остроумным человеком, однако, был Сейкил!
Руми невозмутимо продолжал поедать ягоды.
– Да полноте вам, Руми! Пора и в обратный путь. Будем вспоминать эту экспедицию как забавный анекдот, рассказанный с помощью древнего юмора. Пошли!
Но прошло еще более часа, прежде чем Руми наелся ягод и нарвал их в корзину на три дня пути, как советовал старый Сейкил. Василий Кузьмич продолжал посмеиваться над парнем, но, чем больше времени проходило, тем серьезнее становился ученый.
Руми менялся на глазах. Пот больше не бежал по его лбу, судороги страданий не искажали лицо.
«Самовнушение», - думал Василий Кузьмич, но для самовнушения такой результат был слишком эффективным. Изменилась даже окраска лица Руми: исчезла синева и характерная желтизна.
А когда они добрались до города, рентген и исследования показали, что язва начала зарубцовываться.
Василий Кузьмич вертел в руках фотопленку, глядя то на нее, то на Руми.
«Что же произошло? - напряженно соображал он. - Была острая язва. Исцеление за три дня, о которых говорилось в древнем рецепте? Обычная земляника и самовнушение?… Погоди, старина, не спеши! Вспомни еще раз рецепт…»
Слабый свет догадки заколебался в его мозгу: «Земляника, растущая на горе. Там, где имеются выходы медной руды. Может быть, у той земляники есть особые свойства, связанные с местом, где она растет? И еще - особые условия, в которые нас поместил старик Сейкил: трудный путь, опасности, нервное напряжение на пределе… Возможно, именно это учитывал древний мудрец. Весь комплекс. То, о чем иногда забываем мы. И потом удивляемся, почему выращенный на плантациях женьшень не приносит того эффекта, который ему приписывали умудренные опытом лекари. И обвиняем древних в излишней фантазии…»
Василий Кузьмич вынул записи Сейкила, перечитал их. Он так увлекся, что забыл о присутствии Руми, и опомнился лишь, когда услышал его голос:
– Если идешь по тропе мудреца, выполняй его советы.
Василию Кузьмичу вдруг захотелось возразить то ли Руми, то ли себе. Он уступил «бесу противоречия»:
– Не все советы надо выполнять. К чему, например, Сейкил требовал раздеваться на поляне и ползти?
– Там была роса. Она тоже лечит, - уверенно сказал Руми.
«Он умеет думать, этот человек. Я не ошибался в нем. И кто знает, кем бы он стал, если бы избрал другой путь в жизни и учился? Но речь сейчас не о нем. И не о Сейкиле, который не мог ставить научных опытов, доступных нам, но умел чувствовать глубокое единство человека и породившей его природы. Речь о нас - обо мне, о моих коллегах и товарищах. Неужели все дело в том, что мы научились ставить опыты, но зато разучились наблюдать? Вернее, у нас уже не хватает времени на наблюдения, на пристальное созерцание природы. А ведь она ставит в миллионы раз больше опытов, чем мы! Каждое ее движение и дыхание - опыт. А мы так заняты экспериментами в своих лабораториях, что у нас едва остается время, чтобы осмыслить их результаты. И те большей частью незримые связи, которые делают всех нас гигантским единым организмом, невероятно сложным, живущим и дышащим в одном ритме со всей Вселенной. Добиваясь объективности, мы делаем свое познание слишком субъективным, оставляя ему один-два пути и отсекая все иные. Где же выход? Терять и приобретать, приобретать и терять - и всегда терзаться сомнением: не теряем ли мы больше, чем приобретаем?…»
