– И все-таки древние зря приписывали змеям мудрость, - сказал Василий Кузьмич, вызывая Руми на спор. - В сущности змеи (уж не говоря об ужах) - довольно примитивные животные.
– Вы правы, - вопреки его ожиданиям согласился Руми. - Но разве чувства людей иногда не бывают примитивными? Разве голод - такой же примитивный, как у змей, не способен заглушить другие, более сложные чувства?
– Не у всех, - насупился ученый. - Разница между людьми больше, чем между любыми животными внутри вида. В этом как раз и состоит одно из главных отличий человека от зверя.
– И в этом тоже, - как бы про себя проговорил Руми, ускоряя шаг.
Василий Кузьмич шел за ним и думал уже не о змеях, а о Руми. Этот человек интересовал его - и чем дальше, тем больше. Иногда казалось, что знание леса и гор он унаследовал, как инстинкты, от своих предков, но Василий Кузьмич понимал, что это только кажется. Правда, чувства Руми сохранились более обостренными, чем у жителей городов: запахи и следы говорили ему больше, чем горожанам, но в основе его знания был опыт. «Какую же роль в данном случае играет инстинкт, не преуменьшаю ли я его значение?» - думал ученый.
Они прошли ущелье. Василий Кузьмич достал карту. Теперь тропа круто уходила вверх. «Будешь идти, карабкаться, оступаться, ползти, - писал Сейкил. - Глаза дикого человека гор будут следить за тобой. Остерегайся разгневать его! Помни: ты вошел в его дом, и хозяин - он. Каким бы удивительным ни показалось тебе его поведение, не обнаруживай удивления: он - у себя дома. Смиренно прими его обычаи, и он не причинит тебе зла».
Василий Кузьмич дал Руми прочесть эту часть записок.
Спросил:
– Вам приходилось видеть галуб-явана?
– Нет, - ответил Руми. - Но я не видел и света далеких звезд. Мне говорят о них астрономы.
– Вы слышали о споре вокруг снежного человека, - с уверенностью сказал ученый.
– Если не можешь увидеть и не хочешь верить, не говори поспешно ни «да», ни «нет». Сейкила вы тоже не видели. Но если идете за его лекарством по его пути, то выполняйте его советы.
– Уговорили. Не будем дразнить галуб-явана.
– Не будем, - совершенно серьезно сказал Руми.
И от этой его серьезности Василию Кузьмичу стало не по себе. Показалось даже, что чувствует на себе чей-то тяжелый взгляд из лесной чащи. И потом никак не мог отделаться от этого ощущения. Не помогали ни холодная рассудительность, ни обидные слова, обращенные к себе.
«Как мало нам нужно для тревоги, - подумал он. - Может быть, потому, что весь процесс жизни - хождение по тонкому канату над пропастью? Чем больше знаешь, тем больше тревожишься. Но погоди. Ведь должно быть наоборот. Бояться должен тот, кто знает меньше о мире! Суеверный. А я свободен от суеверий. Во всяком случае, мне так много говорили об этом, что я почти поверил. Чего же я теперь боюсь? Если даже снежный человек существует, то он не обладает никакими сверхъестественными силами. У него нет даже ружья, а ведь человека с ружьем следовало бы бояться больше…»
Василий Кузьмич присмотрелся к Руми, и по его настороженной походке, по напряженной шее с обозначавшимися мышцами понял, что он боится тоже, но умеет держать себя в руках.
Ученый услышал шорох за спиной, в чаще. Подумал: «Чудится». Шорохи сопровождали его неотступно. Руми, очевидно, тоже слышал их, но не оборачивался. Василий Кузьмич стал за дерево - шорох затих, пошел - шорох повторился. Что-то белое мелькнуло в зарослях, сверкнули огоньками глаза.
– Руми, кто-то идет за нами.
– Это галуб-яван. Не оборачивайтесь.
Василий Кузьмич снял ружье:
– Кто бы там ни был, лучше всего отпугнуть.
Руми поспешно напомнил:
– Вы сами говорили: не будем дразнить!…
Его охрипший от волнения голос подействовал на Василия Кузьмича. Но ружье ученый не повесил за спину, - понес в руке.
Они вышли к горному озеру, расположились на привал. Руми развел костер, вскипятил воду, бросил в нее кубики концентрата. В чистый запах леса и гор влился дразнящий аромат. Шорох в чаще усилился: как видно, преследователь стал нетерпеливее.
– Вот что, Руми, - сказал Василий Кузьмич, зачерпывая ложкой суп, - надоели загадки. Я выйду на свой след и посмотрю, кто идет за нами.
