На суше и на море, 1970 - страница 53
— То-то! — ухмыльнулся он…
Я не узнаю Колпашево: оно изменилось, как будто здесь я нашел девушку и полюбил ее.
Или благодарить осень? Она словно свалила на город цветные охапки листвы, так что нарушился, дрогнул серый строй улиц. Кажется, даже у самолетов в аэропорту лирично настраиваются их механические чувства, когда в небе пролетает косяк гусей. А сколько здесь синиц, раскрашенных, как попугайчики! Это тоже украшение, только мелкое, но я-то имел возможность его заметить, глядя на Колпашево из больничного окна. Я упал с вертолета, расшибся. А экипаж с новым техником все еще в Клюквенке.
Я пока на больничном. Чем заняться? Ни медведей, ни глухарей, ни настоящей рыбалки вблизи Колпашево нет, да и ноги еще неважно ходят. Однако можно ездить по клюкву — на болота, как здесь говорят.
Заядлые грибники меня бы поняли, если б я сказал, что собирать клюкву так же увлекательно, как белые грибы. Ее можно брать с кочки горстями! Ее будто кто-то черпал ковшом из несметной кладовой и на каждую кочку высыпал по ковшику — в подставленные моховые ладони. Ягоды на тонких ниточках и с мелкими посиневшими листиками в пасмурные дни утопают в этих ладонях, а когда пригревает солнце — поднимаются, вылезают, как ящерки, которые хотят погреться. Вот когда они показывают себя во всей красе! И кочки словно хвалятся своим богатством и украшением, и каждая старается привлечь твое внимание: «У меня еще лучше, гляди: ягода с вишню!»
Но если не жадничаешь и не в азарте, выбери себе доброе семейство кочек, садись в их круг, втяни воздух, пахнущий не затхлостью или гниением, а чисто — вялой травой и мхом, и, не сходя с места, не утруждая больной ноги, кидай в ведро тяжелую, гремящую по стенкам ягоду…
— Какая клюковка! — слышишь ты отдаленный женский голос. Чисто разносятся звуки в осеннем воздухе. Голос тебя волнует, кажется свежим и приятным, и ты его запоминаешь. А потом, когда все собираются у машины с полными ведрами, ты видишь, что обладательница того голоса набрала больше всех. Она не так молода. У нее глаза с сильным прямым блеском, но веки, щеки и лоб тусклые. Не из тех ли она, что кажутся старше, когда незнакомы, и почти девчонками, если их знаешь? «Клюковка, — повторяешь ты и думаешь: — А есть еще Клюквенка», — и тебя осеняет догадка.
Ты ведь так и не узнал, кто придумал это название. Теперь ты говоришь себе: ну конечно, какая-то женщина! Ты задумываешься о ее жизни. Возможно, она была счастливой. Но могло быть и так, что она одна, без мужика, поставила первую избушку на песчаном холме будущего поселка. И у нее были дети, которых в долгие зимы спасала эта простая ягода. А летом над болотами стояли дымчатые закаты, словно клюква, подернутая инеем. В неласковой жизни сильной душевной женщины все же пришла минута, когда она сказала, как спела: «Клю-квен-ка».
В этом имени — кислота осенней и сладковатость зимней ягоды. И есть что-то девическое.
…Ох и гнал наш шофер машину, спеша на собственные именины! Иногда она кренилась, как резко сдвинутая набок кепка водителя. Женщина, сказавшая «клюковка», пела — хорош был ее голос, немного похожий на голос Людмилы Зыкиной! Возле магазина шофер грубо затормозил, и все захохотали сквозь ругань. Образовалась куча людей и батарея завязанных, чтоб не рассыпалась ягода, загремевших ведер.
Я спрыгнул с машины. Савва! Мы обрадовались друг другу. Оказалось, он только что прилетел. Стоял с буханкой хлеба.
— Еще хромаешь? — спросил Савва, оглядывая меня.
— Ничего. Как вы там жили? Без приключений?
— Не завидуй. Приключений больше не было. А приятно вспомнить, как мы с тобой… да? — Посмеявшись. Савва посерьезнел. — Ты еще не знаешь? Скончалась наша бабуся. Та самая.
— О! А что?
— Медведь не задавил, так насморк. Опять в тайгу, дождь, простудились…
— Вот ведь как… Ты не каешься?
— Что привез ее в Клюквенку? Сначала было что-то. Нет, она меня и на небесах благодарит. Человек была бабуся! Верно?
— Конечно, все правильно. Жаль… Рад я тебе! Через час встретимся?
— Встретимся!
Я залез в кузов.
«Клюквенку придумала женщина, — твердил я себе, пока машина неслась с прежней дорожной скоростью по улицам городка. — Замечательная, причем, сибирячка!» — Повторять это мне доставляло удовольствие.
