Я не допускал мысли, что с такими высококлассными альпинистами могло что-то случиться.
Чтобы время в ожидании тянулось не так долго, я занимаюсь наведением порядка в лагере, фотографирую. Наконец к шести часам вечера они возвращаются, усталые, но довольные. Рассказывают, что еще накануне им удалось достичь места, где в 1959 году Маньон и Параго вынуждены были признать себя побежденными. А сегодня они подошли прямо к основанию большой предвершинной стены.
Они оставили у стены четыре баллона с кислородом для следующей группы, а обратный путь шли без кислородных аппаратов, тщательно навешивая перила.
26 апреля Равье, руководитель носильщиков Вонгди и я выходим вперед: теперь наша очередь. Склон делается круче. Замечаем навешенные перила. Сталкиваемся с довольно редким явлением: на чрезвычайно крутой стене снег, вместо того чтобы скатываться подобно белому потоку, прижат ветром и образовал на склонах толстый мучнистый слой. Только с помощью веревок, вминая всем телом снежный пудинг, я с большим трудом поднимаюсь по склону, словно бульдозер, прорывая настоящую траншею.
Каждый раз, когда я погружаюсь в снежную толщу, слабое поскрипывание предупреждает меня, что снег плохо прилегает к склону. Я слишком часто слышу этот звук и вместе с тем пренебрегаю опасностью. Каждое мгновение склон может рухнуть, дав начало лавине. Без навешенных перил, которые дают возможность мне держаться за что-то прочное, я уже давно бы отступил. Я не могу запретить себе думать с тревогой о том, что произойдет, если вся снежная масса вдруг уйдет из-под ног… Сумею ли я удержаться, вцепившись в веревку? Окажется ли эта веревка толщиной в пять миллиметров достаточно прочной? В случае разрыва веревки Вонгди, видимо, сумеет остановить мое падение при помощи страховочного троса, который скользит через вбитый крюк. Но падение на двадцать метров вниз, судя по всему, должно изрядно встряхнуть.
Наконец мы выходим на ступеньки тропы, пробитой вчера нашими товарищами. Иногда ступенька обрушивается, и нога проваливается в снег. Чтобы вытянуть ее из снежных тисков, нужно приложить сверхчеловеческие усилия. Дыхание сбивается. Проходит более минуты, прежде чем удается восстановить его.
Чтобы как можно меньше портить тропу для идущих сзади, я стал идти третьим: я гораздо тяжелее моих товарищей, и подо мной ступени ломаются чаще. Через каждые пять-шесть шагов нога проваливается, и даже крепкие ругательства, которыми я сотрясаю вершины, приносят мне лишь небольшое облегчение.
Через несколько часов мы выходим к стене. Прямо над нашими головами узкий кулуар, забитый снегом, извивается между гранитными плитами. Мой взгляд, искушенный двадцатипятилетним опытом, быстро определяет, что эта стена не настолько крута, как она казалась издали. Не могли ли Маньон и Параго, которым в 1959 году довелось рассматривать эту последнюю стену, допустить ошибку при оценке ее сложности из-за значительного переутомления? Быть может, они признали себя побежденными потому, что не знали, что самые суровые препятствия остались позади?
В голову приходит мысль, что одна из наиболее великих вершин мира надела маску, чтобы скрыть свою слабость!
Заметив тремя метрами выше хорошие зацепки, на которых можно удобно закрепиться, с яростью бросаюсь на штурм. Несколькими быстрыми движениями вскарабкавшись к ним, я почувствовал, что перед моими глазами возникла черная пелена; мне потребовалось еще пять минут, чтобы прийти в себя. Подниматься в таком состоянии — слишком большой риск, и я стараюсь забить еще один крюк.
Неужели нет трещины вблизи? Нашлась! Слева от меня… Но она чертовски высоко. Вытягиваясь, словно змея, я сумел каким-то чудом загнать огромный крюк, который через несколько ударов молотка стал издавать чистый звук… Крюк держит хорошо! Закрепившись, вызываю к себе Равье и Вонгди.
— Малыш Жан, уступи свою маску, я не могу больше подниматься без кислорода. Ты идешь третьим — тебе легче.
Равье, улыбаясь, протягивает мне свой аппарат. С маской я продвигаюсь в четыре раза быстрее. Пройдя две веревки, достигаю той части кулуара, где он сужается. Склон становится круче, а снег, достигающий значительной толщины, не внушает никакого доверия. Высота — 7500 метров. У Равье больше нет сил. Однако нам слишком рано спускаться, нужно продолжать подъем, чтобы хоть немного продвинуться. К сожалению, приходится оставить Равье, крепко привязав его к крюку. Теперь я поднимаюсь вместе с Вонгди. Погода начинает портиться. Наперекор ветру и снегу мы продолжаем лезть. Снежная буря все свирепеет и свирепеет. Вдруг я замечаю далеко внизу одинокого Равье, беспомощно привязанного к скале, и мое сердце сжимается от боли.
