— Держитесь! — кричат нам японцы.
Сани, соединенные с вездеходом тросом, то, разбежавшись, наезжают на вездеход, то, потеряв ход, замедляют скольжение, и вездеход, внезапно натянув сцепку, резко дергает их, как подхлестывает, а мы валимся назад друг на дружку. Тогда и японцы, и мы весело смеемся, стараясь уберечь свои фотокамеры от повреждения. Но вот и остров Онгул.
Невысокие, в десять-двадцать метров, скалистые сопки, на уступах которых сложены бочки, различное снаряжение, стоят машины, и чуть дальше в глубине виднеются ярко-красные домики.
Станция Сёва расположена непосредственно на скалах. За зиму вокруг домиков образовались большие надувы снега. Сейчас снег тает, и повсюду струятся ручейки. Сани въезжают на берег и вскоре останавливаются. На высокой металлической мачте, установленной перед станцией, развеваются рядом два флага. Белый с красным солнцем посредине и алый с серпом и молотом. Нас встречают остальные сотрудники станции в пестрой одежде. Краски яркие, контрастно проступающие в необыкновенно прозрачном антарктическом воздухе на фоне коричневых скал, снега и синего-синего неба.
Нашего начальника П. К. Сенько сажают в свежеокрашенный красный колесный автомобиль и провозят ровно десять метров до парадного входа. Это, очевидно, выражение особого почтения. Кстати, этот десятиметровый участок — единственный на острове, где такая машина может проехать. Вокруг заносы снега и уступы скал. Возможно, машина завезена сюда специально для приемов? Во всяком случае здесь, в стране вездеходов и самолетов, она выглядит веселой детской игрушкой.
Мы входим в проем гофрированной металлической трубы в рост человека. Такими трубами соединены все основные сооружения станции. На выстланном решетками полу трубы аккуратно сложены ящики и пакеты, кое-какое экспедиционное снаряжение. Пройдя около пятнадцати метров по трубе, мы сворачиваем, следуя приветливым жестам японцев, и, поднявшись на несколько ступенек, попадаем в кают-компанию — она же салон, столовая. В общем назвать можно по-разному, мы не знаем, как это называется по-японски. Но на каждой станции есть это самое главное помещение, где собираются все на обед, для просмотра кинофильма, праздничного вечера и просто так, посидеть в свободное время. Большая комната освещена яркими лампами дневного света. Так что в длинную и тягостную полярную ночь здесь «светло, как днем». Вдоль широкой стены против входа — стеллажи, уставленные книгами с яркими цветными корешками. Кое-где со стен глядят журнальные фотографии: улыбающиеся японки в национальной одежде, обнаженные европейки. Сбоку в комнату вдается небольшая стойка с напитками. В центре широкий стол, вокруг которого легкие, но мягкие кресла. В углу из-за перегородки, где развешаны разнообразные кухонные принадлежности, выглядывает повар в белоснежной одежде.
Присаживаемся, осматриваемся. Вокруг улыбчивые, располагающие лица японцев. На стол ставятся большие четырехгранные бутылки с виски и маленькие в специальной упаковке баночки, на которых написано: «Одна чашечка саке». Саке, как известно, — японская рисовая водка. Она сладковата на вкус, обычно пьется слегка подогретой и, на наш взгляд, по крепости больше напоминает вино. Начинается неторопливая беседа. Ведется она частично на ломаном английском, частично жестами. Японцы и мы знаем английский поверхностно, запас слов у нас характерный для всех начинающих, но именно поэтому мы легко понимаем друг друга.
Доктор Муто коротко говорит что-то. Японцы встают и согласно кивают головами. Это тост за встречу с нами. Мы отвечаем тем же и осторожно тянем сладковатое саке.
— Долетели хорошо? — рассаживаясь, вежливо осведомляются японцы.
— Прекрасно!
— Не видно ли чистой воды на севере?
— Нет, в пределах видимости только лед.
Японцы о чем-то быстро совещаются, затем доктор Муто говорит, что они были бы очень обязаны нам, если представится возможность сделать ледовую разведку для «Фудзи» с помощью нашего самолета. Мы отвечаем, что, конечно, рады будем помочь японским коллегам. Японцы благодарно кивают головами.
