Как в самые темные средние века, как во время инквизиции, три человека, занимавших высокое общественное положение, были обречены на смерть и расстреляны в подземных камерах Лубянки, тайно, всемогущей тайной полицией, этим государством в государстве.
И это событие совершается в тот самый момент, когда советский комиссариат иностранных дел делает отчаянные усилия к возобновлению дипломатических отношений с Великобританией и к достижению признания советской России Соединенными Штатами Северной Америки, в тот именно момент, когда великобританские промышленники и купцы приглашаются в Москву с целью ознакомления на месте с существующими в стране условиями, и когда делаются крайние попытки к получению займа в Англии. Другими словами, в тот самый момент, когда советская Россия имеет все основания показаться за границей в свете действительно современного правового государства.
Нечего после этого удивляться тому, что советская Россия считается страной «неограниченных невозможностей», неразрешимых противоречий.
То, что даже такие круги, которые до сих пор были благорасположены по отношению к советской Росси, думают о такой тактике, явствует из следующих строк в статье, появившейся в Берлине 25 мая 1929 года в «Vossische Zeitung», органе германской прогрессивной демократии:
«Три новых смертных приговора, вынесенные ГПУ против так называемых спецов, являются новым доказательством невозможности работать в качестве эксперта в советской России. Все те, которые хотя бы в какой бы то ни было мере знакомы с условиями, существующими в России, поймут, что для людей, за которыми идет слежка и которые окружены недоверием большим, чем какое бы то ни было лицо в мире, абсолютно невозможно принять участие в каком бы то ни было заговоре. Специалисты на советской службе знают, что за каждым их шагом следят, что каждое слово, которое они говорят, отмечается и что каждое действие или упущение толкуется в неблагоприятном для них смысле. Заговор, в котором только что казненные три лица якобы были замешаны, является просто плодом фантазии. Совершенно ясно, что этот расстрел не был ничем иным, как превентивный акт террора, как политически маневр, как простое судебное убийство, если только эпитет «судебное» вообще может быть применен к такому производству, которое ничего общего не имеет с общепризнанными принципами суда и права».
Совершенно потрясающим и ошеломляющим является тот факт, что этими последними тремя смертными приговорами, которые бросают молниеносный свет на трагедию, переживаемую специалистом на советской службе, советская действительность вполне определенно подтвердила те сведения, которые сообщены в настоящей книге и те выводы, которые из нее вытекают.
Во всяком случае, все беспартийные специалисты, которые находятся еще на советской службе, будут ощущать эти смертные приговоры как удар в лицо и как тяжкую угрозу их собственной безопасности. Ибо при существующих в советской России условиях, в особенности, если дело идет о внесудебном производстве, каждый специалист подвержен опасности быть заклейменным в качестве «контр-революционного вредителя и непримиримого врага советской власти», и как таковой может оказаться приговоренным к смертной казни. Принимая во внимание полную невозможность установления ясных правовых границ и точного определения понятия того преступления, которое именуется «вредительством» и «непримиримой враждою», ясно, что в каждом отдельном случае неизбежно предоставляется «революционной совести» судьи или ГПУ поступать с обвиняемым, как им будет угодно. Совершенно беззащитные и лишенные возможности оправдываться, обвиняемые могут быть либо приговорены к смерти немедленно, либо посланы в тюрьму или в ссылку, дабы продолжать влачить жизнь полную муки и горя.
Вполне естественно, что такие перспективы должны пугать и подавлять беспартийных специалистов на советской службе, и злосчастные последствия, вытекающие из такого положения для развития экономической жизни в стране, конечно, не трудно предвидеть.
После всего изложенного считаю моим долгом сказать несколько слов по отношению к одному из тех трех лиц, которые так трагически погибли, а именно о горном инженере Петре Иоакимовиче Пальчинском, которого я знал хорошо и смерть коего произвела на меня глубочайшее впечатление.
