— Задачка! — проворчал Федор Болиславович.
— Почему — задачка? — не понял директор.
— А может, Мокеева потом вернулась в школу, чтобы подобрать записки?
— Вопрос серьезный, — согласился директор. — Кто-нибудь видел, как Мокеева вернулась в школу?
Все молчали, но Зырянова подняла тоненькую руку, которая смешно высовывалась из рукава отцовского пиджака.
— Садись, Егор. Давай, Зырянова, говори!
Томка встала. Она поглядывала то на директора, то на Луизу. Та сидела насупившись, машинально разгребая дубинкой щепки возле своих ног.
— Данила Акимович, я могу сказать, что, по крайней мере, полчаса, после как окончились занятия, Мокеева в класс не заходила, вот! — Она умолкла и посмотрела маленькими темными глазками на своих сообщников точно так же, как смотрел недавно на них Хмелев: я, мол, свой нравственный долг выполнила, теперь делайте со мной что хотите. Но сообщники смотрели на Томку не враждебно, а просто с большим любопытством.
— Интересно! — заметил директор. — А у тебя какие основания, чтобы так утверждать?
Томка проглотила слюну.
— Основания... основания у меня такие. Мы с Милой Вологодской договорились вместе на берег пойти. Она выскочила, когда другие рванули, и нет ее... Я вышла в коридор — там тоже нет, коридор уже пустой... В класс на всякий случай опять заглянула — там Раиса Петровна одна.
— Так-так! А ты больше Раису Петровну не видела?
Томка помолчала немного.
— Видела.
— Когда видела?
— Понимаете... я не сразу ушла. Я сначала по раздевалке немного походила и там Раису Петровну встретила.
— Откуда она шла?
— Сверху. Со второго этажа...
— А что, она домой пошла или в учительскую?
Томка опять помолчала немного.
— Она... она к вам пошла, — громче чем обычно, словно догадавшись о чем-то, сказала она и повторила еще громче: — К вам в кабинет пошла.
Солнце уже совсем закатилось, но полная темнота так и не наступила, ведь приближалось лето. Директор мог видеть лица всех заговорщиков, сидевших по обе стороны от него. Кто-то попытался улыбнуться, кто-то переглядывался друг с другом, но лица у всех были напряженными. Когда Томка закончила давать свои показания, кто-то закашлялся, а еще кто-то шепнул ему:
— Да тише ты!
— Спасибо, Зырянова, садись, — сказал Данила Акимович. — Вызывается свидетельница Раиса Петровна Борисова.
На этот раз никто не улыбнулся, когда директор назвал учительницу «свидетельницей». Молоденькая учительница встала.
— Скажите, Раиса Петровна, что вы делали в классе после того, как все оттуда ушли?
Раиса Петровна ждала этого вопроса, поэтому отвечала твердо, без малейшей запинки.
— Сначала я убрала в портфель тетради, — сказала она и на секунду умолкла, чтобы директор задал ей следующий, заранее известный ей вопрос. Он тут же последовал:
— Потом?
— Затем присела на минутку и стала думать, почему Мокеевой бросают какие-то записки. И еще о том, почему Мокеева вчера эти записки читала и рвала, а сегодня даже не поднимала.
— И в тот момент, когда вы думали, в класс заглянула Зырянова?
— Кто-то заглянул, но я не обратила внимания кто.
— А когда Зырянова ушла, что вы делали?
— Я собрала эти записки... — Тут учительница немного запнулась. — Я, конечно, понимаю, что чужую переписку читать... — Раиса Петровна опять умолкла, но ей пришел на помощь Федор Болиславович.
— Да какая же тут переписка, если одни кидают записки, а она их читать не желает.
Раиса Петровна благодарно кивнула.
— Вот именно! Я так и подумала. И прочитала эти записки.
— А потом? — спросил в мертвой тишине директор, и в его голосе появилась несвойственная ему жесткость.
И в тон директору звонко и жестко отчеканила Раиса Петровна:
— А потом, Данила Акимович, вы сами знаете: я пришла к вам и показала вам эти записки.
Учительница замолчала. Молчали Данила Акимович с Федором Болиславовичем, молчали и все остальные. Луиза сидела, закусив нижнюю губу, и было видно, как, стекая рядом с ее носом, поблескивая в сумерках, капают редкие, но крупные слезы.
— Я могу быть свободна? — спросила наконец учительница.
— Да нет, свидетельница. Еще несколько вопросов.
Директор отметил, что, хотя он продолжает называть учительницу «свидетельницей», ни у кого даже тени улыбки не появилось на лице.
