— Держи, — протянул он жестянку из початой картонной коробки, — война тут, а везде фонари, люди ходят, ездят. Даже не верится в бомбежки.
— Да уж, это тебе не Москва в сорок первом, мы там за каждым лучиком света гонялись. — Устинов выдернул язычок банки. — Трофей?
— Черт их знает, скорее контрабанда. Странная тут все же война. — Шелепин достал пачку «Столичных». — Будешь?
— Давай, — протянул руку Устинов. — Сухие хоть?
— Обижаешь!
Курили молча. По потолку бегали маленькие ящерицы-гекконы, охотились за разными насекомыми и постоянно издавали при этом писк. Казалось, что в любой момент ящерки могут свалиться прямо на голову, но недели в тропиках достаточно любому, чтобы понять — этого не случится никогда. В углу, разгоняя быстро спадающую жару, шелестел еще заставший французов вентилятор на ножке. Где-то недалеко на улице визжала свинья, ее явно гоняли, перед тем как пустить на ужин делегации из СССР[103].
Официант неслышно установил на столе светильник, разложил европейские приборы и салфетки. Чуть позже он же принес первое блюдо — большие кастрюльки с супом фо. Густой говяжий бульон с ароматом имбиря, плоская рисовая лапша, специи и тонко порезанная сырая вырезка… Несмотря на то, что это блюдо подавали едва ли не каждый день, надоесть суп не успел. Две звездочки непогашенных окурков синхронно прочертили темноту, и проголодавшиеся мужчины, усевшись за стол, с аппетитом принялись за еду.
Беседа возобновилась только после того, как тарелки опустели.
— Знаешь, Дима, наше оружие меня удивило. — Шелепин наконец отодвинул тарелку. — Не ожидал, что сможем сражаться на равных со Штатами. Это настоящий триумф!
— Серьезно?! — От удивления Устинов сжал некстати оказавшуюся в руке початую банку. Хрустнула жесть, пиво выплеснулось на скатерть. — Тьфу! Саша, ну зачем под руку-то?!
— Извини, извини! На вот, возьми другую, а эту брось. — Шелепин протянул руку и со смехом достал новый «High Life».
— Никак не ожидал от тебя такого. — Дмитрий Федорович осторожно перелил остатки пива в заблаговременно выставленный официантом бокал. — Не надо выкидывать, когда еще в этой жаре что-то приличное попадется?
— Почему не ожидал? Зачем политесы разводить, ведь бьем штатовцев, в хвост и гриву бьем! Как они хвастались, кричали, что сильней их авиации ничего в мире нет.
— Что есть, то есть. — Устинов задумчиво потер вечернюю щетину на подбородке. — Извини за откровенность, но ты так копался в недостатках…
— Ах-ха-ха! Толубко там еще от страха рапорт об отставке не написал?
— Вот тебе смешки, — добродушно проворчал Устинов, — а целый генерал-полковник мучается, ты бы хоть его успокоил.
— Ничего, до завтра подождет. К тому же, зря он молча смотрит, так инициативу Вести[104] передать недолго.
— Ну ты хватил, да в таком ни один генерал не признается.
— Для этого за ними пригляд нужен постоянный, кстати, необходимо будет… Нет, очень надеюсь, что после съезда тебя выберут в Президиум ЦК[105].
— Серьезное предложение. — Устинов лихорадочно прикидывал расстановку сил в ЦК. — Признаться, я сильно переживал: война, проверка труда стольких заводов, людей…
— Брось, вот не сомневаюсь, не пинай ты директоров и генералов каждый день, они бы с «фантомами» одними С-60 воевали[106].
— Есть такое, у нас, пока коленом под зад не дашь, никто работать не будет. — Устинов сделал большой глоток, на несколько секунд замер и, взглянув в глаза собеседника, продолжил: — Вот при Сталине проще было.
За столом повисла вязкая тишина. Еще недавно, при Никите, это имя не произносилось ни при каких обстоятельствах. Даже от гимна СССР оставили одну музыку.
— Директора-а-а… Да, многие берега терять начали. — Шелепин прямо посмотрел на собеседника. — Надо их взять к ногтю. Но…
Александр Николаевич замялся, покатал в руках бокал. Устинов терпеливо ждал не перебивая.
— Так, как это делал Сталин, нам делать нельзя.
— Почему, Саша?
— А ты сам-то этого точно хочешь? Не устал?! Думаешь, зачем все так дружно встали против Никиты? Просто испугались! Да-да, именно испугались, что он не сможет контролировать ситуацию обычными средствами и свернет на знакомую и простую тропу чисток. Что бы он ни говорил, его подпись стоит подо многими расстрельными списками.
