Вроблевский кашлянул. Он ставил уже оперы. Знал, сколько трудов стоит приучить холопов и холопок ходить, держать руки, не выдавая на сцене каждым жестом своего подлого происхождения.
— Ваше сиятельство! Помилуйте! Мужичка!..
Граф поскучнел. Сколь его подводила увлеченность музыкой! Конечно, верный пестун прав. Напрасно он возомнил, что нашел жемчужину в навозной куче…
И вдруг изумление на лице Вроблевского заставило его резко обернуться. Угловатая девочка преобразилась. Очаровательная барышня жантильно[5] улыбалась, делая ему реверанс, взявшись за уголки платья. Он увидел тонкую ниточку пробора, сверкнувшую среди густых темно-русых локонов.
— Мерси! — пропел серебристый голосок, и барышня поплыла к двери, ступая на кончики пальцев.
— О, холера ясна! — сорвалось у Вроблевского, забывшегося перед барином.
Граф Шереметев испытал странное чувство торжества. Он, который танцевал в Париже с дофиной Марией-Антуанеттой, встречался со знаменитыми актрисами; искрометной Ипполитой Клерон и ослепительной Рокур, он испытал что-то похожее на счастье, ощутив, что этот зайчонок может оказаться достойным своего невероятного голоса.
— Сколько ей… — Граф прищелкнул пальцами, он иногда любил показать, что некоторые русские слова проваливаются у него в памяти, хотя их род был истинно русский, без примесей иноземщины…
— Десять годов…
— Дать роль служанки в опере «Испытание дружбы». Премьера через месяц, успеет выучить…
На старушечьем лице Вроблевского пришли в движение все морщины, оно точно смялось от ужаса.
— Помилуйте, ваше сиятельство, дите сопливое…
Граф холодно посмотрел на его прыгающие брови… Но Вроблевский, известный своим упрямством, сдался не сразу, он кинулся к Джованни Рубини, руководителю музыкальной части графского тиятра, и толстенький маленький итальянец с розовыми щечками пригласил Парашу на репетицию певцов. Графу об этом доложили в сей же миг, и он появился в зале, усмехнувшись при виде нахмурившегося Вроблевского.
Параше повелели петь ее роль, дали тетрадку в руки, но она строптиво ее отбросила. Брови графа приподнялись. Неужели и здесь будут шалости?!
Джованни заиграл вступление, и при первых звуках ее голоса он закатил глаза, причмокнув так, точно пробовал что-то лакомое, до чего он был великий охотник, а когда она еще без слов стала вторить журчащим аккордам клавесина, воскликнул: «Фора!» И подбросил вверх свой старомодный парик.
Потом заявил графу:
— Я сам буду ее… как это… гранить…
Граф опустил глаза, сдерживая смех, а Параша в ужасе попятилась, умоляюще поглядывая на барина.
Потом Джованни стал подавать реплики за главную героиню оперы «Испытание дружбы» прекрасную Корали, у которой Параше надлежало исполнить роль служанки. Корали истинно геройски отвергала брак с нелюбимым богачом, хотя от него зависела, признаваясь в своих страданиях девочке-служанке.
— Любезная Губерт, помоги мне оправить платье, поспеши…
Голос Джованни был больше похож на кошачий, хриплый, резкий, нежели на девичий… Граф усмехнулся, недоумевая. Неужели его жемчужина смогла выучить роль за единую ночь?!
— Вы сердитесь? — Параша произнесла свою реплику с такой теплотой, мягкостью и звучностью, что многие музыканты в зале оживились. Она приблизилась к Джованни доверчиво, как бабочка.
— О да, и есть за что… — Джованни чуть завывал многозначительно.
— В первый раз я вас вижу в таком сердце…
Лицо Параши выражало и лукавство, и скромность наперсницы, привычной к барской откровенности.
— Если ты любишь, Корали, будь послушна и не говори никому ни слова…
Джованни протянул Параше табакерку вместо денег, но уронил ее и даже покраснел от неожиданности.
— Возьми от меня эти деньги…
Параша чуть отклонилась, присела, неуловимо шевельнув рукой, и табакерка точно скользнула в ее ладонь и растаяла в складках платья.
Голос Джованни достиг визгливости, старик взаправду играл роль несчастной девицы.
— Да что вы намерены делать? — Сочувствие в гибком голосе Параши согревало, ребенок, втянутый в дела взрослых, лукавый купидончик заставил графа удовлетворенно потереть руки. Это дитя — истинная находка для кусковского тиятра.
