Джудит вбежала на кухню и, набрав полные пригоршни воды, охладила лицо. Ее щеки пылали, к глазам подступили слезы. Она дала себе клятву, что при первой же возможности сожжет картины и впредь будет держаться подальше от странного мальчугана, едва не поймавшего ее в свои сети. Иначе он полностью завладеет материнской любовью, не оставив ничего остальным.
Еще две ночи Робин провел в доме и дважды видел один и тот же сон, если не считать некоторых деталей. То он был закрыт в гробу, то в банке с вареньем, и до него доносился чей-то радостный голосок: «В озере полным-полно серебра, стоит только забросить удочку». Или еще: «Рыбки не заглотнут серебряный крючок, слишком рано…» Полная бессмыслица, но при пробуждении у мальчика сердце готово было выскочить из груди, по лицу струился пот, а главное, его не покидала уверенность, что он упустил что-то чрезвычайно важное.
На рассвете третьего дня загон был готов.
Джудит осторожно поставила крынку молока точно на середину блюда – Джедеди требовал соблюдения самой строгой симметрии. Он приходил в неистовство, если тарелка оказывалась сдвинутой хотя бы на толщину пальца по сравнению с ее обычным местом. Джудит приходилось на глазок отмерять нужное расстояние между тарелкой, ножом и вилкой, чтобы убедиться в безупречности сервировки.
Старик вошел в гостиную. Изнурительный труд последних дней никак не сказался на его внешности. Усевшись за стол, он молча принялся за еду. Джудит, как всегда, стояла у него за спиной, чтобы иметь возможность предупредить малейшее желание отца. Джедеди привык питаться только продуктами белого цвета: молоком, салом, овсяной кашей, булками, вареным картофелем, фасолью – все, что было темнее, вызывало у него ужас. Брукс посмеивался над стариковской манией и с особым удовольствием поглощал кровяную колбасу, черный кофе, шоколадный десерт. «Зря ты раздражаешь папу, – говорила тогда Джудит. – Вот посмотришь, это плохо кончится».
«Что-что? – упрямился Брукс. – Полагаешь, я превращусь в ниггера, если выпью шоколада? Ты ведь не хуже меня знаешь, где собака зарыта. Твой чокнутый папаша ест такую пищу, чтобы остаться белым. Я в эти игры играть не собираюсь».
Она вздрогнула. Джедеди уже давно стучал по стакану лезвием ножа, призывая ее к порядку. Джудит поспешила налить ему молока. И, прекрасно зная, что отец не выносил, когда его беспокоили во время еды, все-таки набралась смелости спросить:
– Ты ведь не сделаешь ему ничего плохого, правда?
Произнеся эти слова, Джудит закусила губы. Сейчас отец повернется и даст ей пощечину. Джудит вся напряглась в ожидании боли, однако старик не шевельнулся.
– Все-таки он славный мальчуган, – немного осмелев, проговорила она.
– Его осквернили, – спокойно сказал отец. – Я знаю, что делаю, не вмешивайся – ты ничего не смыслишь в мужчинах. Однажды ты настояла на своем, притащив в дом ни на что не годного, опозорившего нас бездельника. Именно по его вине похитили Робина, тебе это отлично известно. Помнишь, сколько темных личностей сновало туда-сюда по дому? К нам на ферму ходили, как на мельницу… Ты уверена, что не он обстряпал это дельце? Аппетиты все росли: разные проекты, машины, трактора… Можешь поручиться, что он не продал мальчишку каким-нибудь жуликам с севера? Я бы лично этому не удивился. Вот откуда взялись деньги на покупку трактора! Но ты, разумеется, ни о чем не догадалась. Ты глупа, дочь, и тебя вряд ли что изменит.
Джудит сжала челюсти так, что стало больно зубам, лицо побагровело. Перед ней возникло жуткое видение: она поднимает крынку с молоком и вдребезги разбивает ее о лысый череп отца. Кожа лопается, и кровь смешивается с белой жидкостью. Сколько краски! Несколько ведер превосходной краски! Джудит зажмурилась, чтобы прогнать кошмар.
– Робин всего лишь ребенок, – задыхаясь, пробормотала она. – Не причиняй ему зла.
– Зло не во мне, – сквозь зубы процедил старик, – а в нем. Ты за меня должна бояться, за меня молиться! При изгнании бесов кто подвергается самой большой опасности? Священник! Я лишний раз убеждаюсь, что ты меня нисколько не уважаешь.
